Проходные дворы
Шрифт:
До утра шел в ресторане «разгуляй». Здесь были все: чиновники, уставшие от государственных дел, тихие бойцы КГБ, киношники, актеры, писатели и, конечно, цвет и гордость подмосковных гулянок – деловые. Была еще одна постоянная категория – дети, дочери и сыновья тех, кто ежедневно учил нас, как надо жить. Ближе к утру стягивались к ресторану силы краснознаменной милиции. С пьяных владельцев «Волг» и «Жигулей» снималась мзда. Не трогали только иномарки, в основном «мерседесы» с серией «ММЗ» и номерами из нулей: это разъезжались после очередного расслабления дети Мазурова, сын Щелокова,
Заключались громадные сделки. Гуляла по Москве валюта. Та самая, которую отбирали у артистов за выступления за рубежом, у кинорежиссеров за постановку совместных фильмов, у небольшого числа писателей, чьи романы пользовались спросом на книжном рынке Запада. На эти деньги ездили на африканские сафари сыновья Гришина, Мазурова и других…
То, что мы сегодня неуклюже называем теневой экономикой, постепенно подминало под себя партийный и карательный аппараты. Наверняка мало кто знает, что родной брат нашего бровастого вождя, члена Союза писателей СССР, был тесно связан с грузинской торговой мафией. И когда дело зашло слишком далеко, чекисты – под командованием лично Цвигуна – повязали деловых грузин, предупредив, что одно слово о сановном брательнике может стать последним в их жизни. Деловые отправились валить лес, а брат уехал поработать в Болгарию.
Но все же еще была сила, которая не давала окончательно развернуться и оборзеть новоявленной мафии. Как ни странно, это был КГБ. Андропов в то время делал все, что мог, чтобы остановить надвигающийся вал преступности.
По сей день я твердо уверен, что самые громкие кражи тех лет замышлялись именно в этом загородном кабаке.
Обстановка в нем была своеобразная, своего рода «питательный бульон», в котором плавали уголовно-деловые пираньи.
…В Нюрнберге было жарко, и я с другом, хорошо знавшим город «боевой славы тысячелетнего рейха», пошли обедать в открытый ресторан, расположившийся во дворе старой крепости. Не успели мы выпить по глотку пива, как мой товарищ сказал:
– В углу сидит мужик, он просто сверлит тебя глазами.
Я оглянулся и встретился взглядом с затемненными стеклами очков: казалось, что большое насекомое смотрит на меня, тяжело и враждебно.
Я узнал этого человека, хотя он изменился. Очки у него другие и волосы седые и основательно поредевшие, однако специально отращены чуть длиннее, олицетворяя принадлежность к художественной богеме. Но тонкие лягушачьи губы, тяжелый, чуть приплюснутый нос остались прежними.
И перстень на левой руке тот же – дорогой с многокаратным сапфиром, обрамленным крупными бриллиантами.
Он рассчитался и пошел мимо нашего стола к выходу. На секунду остановился и снова посмотрел на меня сквозь темные стекла. Потом отвернулся и ушел.
– Кто это? – спросил мой друг.
– Да так, никто.
Этот «никто» приезжал в ресторан
Он приезжал в ресторан в эпатажных одеяниях, на груди его для всеобщего обозрения висел здоровенный крест, усыпанный бриллиантами.
Насколько мне известно, странную пару в этом кабаке очень интересовал один человек, по фамилии Бабек. Это был таинственный персонаж из светской тусовки тех лет. Говорили, что он сын иранского генерала, казненного шахом за симпатии к нашей стране.
У Бабека было две дачи: одна в районе Николиной Горы, вторая – в Пахре. Люди, имевшие с ним дело рассказывали, что обе дачи были заставлены антиквариатом.
Он скупал только мейсенский фарфор, картины и ювелирные изделия, которые наши военные вывезли как трофеи из побежденной Германии.
У вдов и детей маршалов он скупал немецкую мебель и такие сувениры, как старинное оружие.
У одного из маршалов он за огромные деньги приобрел саблю фельдмаршала Кейтеля. Ту самую, которой немецкий фельдмаршал последний раз отсалютовал, прощаясь с войсками перед подписанием капитуляции.
Вещи эти Бабек покупал по целевому заданию антикваров из ФРГ и путями неведомыми сам же и переправлял им.
Впрочем, с таможней у Бабека были прекрасные отношения, так как он, по моим сведениям, оказывал неоценимые услуги нашему правительству – тайно торговал оружием.
Мой товарищ – человек, с которым мы вместе провели молодость, дивный парень, отчаянный авантюрист, в хорошем понимании этого слова, – рассказал мне, что Бабек интересовался и камушками.
Я хорошо помню, как Бабек появлялся в ресторане. Его всегда сопровождал мини-гарем из красивых здоровенных девах. Впрочем, на фоне сына иранского диссидента любая девушка показалась бы великаншей.
Человек в черных очках и Боря Цыган интересовались Бабеком, потому что у него был канал вывоза и покупатели за границей.
Кстати, человека, встреченного мною через много лет в Нюрнберге, я знал как Андрея Александровича, но другие звали его Борисом Ильичом, я это сам слышал.
Знающие люди называли две его клички: «Умный» и «Сократ».
Друзья-сыщики прокрутили их через ГИЦ, но операция ничего не дала. Номер «вольво», «пробитый» через ГАИ, помог мне узнать только имя хозяйки машины – Лидии Васильевны Злобиной, 1902 года рождения.
Мой повышенный интерес не остался незамеченным. Дважды на меня с друзьями наезжали у выхода из ресторана молодые люди в кожаных куртках и вельветовых джинсах. Такая тогда была мода у столичных бомбардиров. Скажу без ложной скромности: встречи эти не доставили молодым людям особой радости. Это еще больше подвигло меня на проведение оперативно-разыскных действий.
Я начал расспрашивать своих друзей-сыскарей, но никто из них ничего не мог мне рассказать ни об Умном, ни о Сократе.