Проходящий сквозь стены
Шрифт:
Вот Убеев — тот, пожалуй, мигом оказался бы в своей тарелке. Он обожает модные развлечения. Его мало волнует, что ему за пятьдесят, что телом он заморыш и далеко не красавец лицом, что у него перемежающаяся хромота и склочный характер. Он пляшет как одержимый, манерно курит и выпивает, способен сколь угодно долго говорить на любую предложенную тему. Он чемпион по скоростному съему девушек, которые не возражают, чтобы их снимали пятидесятилетние колченогие калмыки с неуравновешенной нервной организацией, а при случае он всегда готов подраться.
«Как-то там проходит у него общение со швейцаром?» — подумал
Так бы мне, наверно, и изображать из себя убогого провинциала, заброшенного каким-то изощренным садистом в богемный салон и совершенно раздавленного его роскошью, кабы не внезапная помощь. Меня схватили под локотки горячие узкие ладошки, я услышал:
«Ага, попался!» — и в ту же секунду был расцелован в щеки славными девушками — Ладой и Лелей.
— Ты чего такой понурый? — тормоша, спросила меня Леля. — Идем с нами, вон наш столик. Как раз одно место свободно.
— А где твой песик? — это уже Лада.
— На проктоскопии, — вяловато отшутился я.
— Бедняга! — немедленно пожалела Жерарчика Леля, а Лада, делая большие глаза, ужаснулась:
— Какое страшное название! Это, наверно, жутко болезненная штука?
— Не то слово, — сказал я, помаленьку оживая. — Представьте, глубоко-глубоко в задний проход вставляется такой блестящий металлический рожок…
— Прекрати! — в голос закричали девушки. Поневоле рассмеявшись, я спросил:
— Ну а вы здесь поохотиться или так, развеяться?
— Я ж тебе говорила, он все просек, — победно сказала сестренке Лада. — Парень, который носит на руках настоящего беса и без боязни, несмотря даже на глистов, целует его в морду, на раз отличит мелисс [7] от примитивных нимфеток. Нет, не охотиться, — сказала она уже мне. — Могу просветить: то, чем, по нашему мнению, всякий уважающий себя мужчина просто-таки обязан поделиться с матерью сырой землей, уже месяц, как не требуется. Обряды плодородия производятся в апреле — начале мая.
7
Мелиссы — в Древней Греции жрицы богини земли и плодородия Деметры, а также Артемиды.
— Так что до будущего года можешь нас не опасаться, — смеясь, подхватила Леля.
— И вообще, слухи о какой-то опасности, чуть ли не кровожадности Макошевых отроковиц сильно преувеличены, — сказала Лада, нарочито грустя.
— На самом деле мы кроткие и нежные, — потупившись, сказала Леля.
— В большинстве случаев, — дополнила ее сестра.
«До чего самоуверенные барышни, — думал я восторженно, слушая их щебет. — Они, похоже, и вправду верят, что способны напугать. Я уже люблю этих девочек!»
— Это что же получается? — шутливо хмурясь, спросил я. — Вы нас с Жераром на сообразительность испытывали?
— Ах, вот как, значит, его зовут, — вместо ответа сказала Леля. — Ну а тебя?
Пришлось признаться, что меня зовут Полем, но можно и Павлом; что да, француз, хоть и очень мало; что здесь скорее по делу, но встрече с ними по-настоящему рад, так как совсем растерялся и не знаю, куда приткнуться. А также, что нужен мне вообще-то VIP-зал, да только где же он, черт возьми?
Я показал им билет.
— Странно, —
— Этому бархатному викингу? Дал.
— А тому, что внутри? Седому, в золотых очочках.
— И бородка клинышком?
— И бородка клинышком.
— Бли-ин, — протянул я. — То-то он все мне кланялся, каналья. Так неудобно было, как-никак пожилой человек. Я и удрал от него поскорее… Нуда ладно, начхать!
Зато вас встретил. А это, между прочим, дорогого стоит. Давайте выпьем, что ли, за знакомство.
Мы выпили за знакомство по какому-то сладкому и не сильно крепкому коктейлю, сложно пахнущему земляникой, малиной и травами. Потом немного потанцевали, потом, хоть и без того были на ты, выпили на брудершафт и с удовольствием расцеловались — уже в губы. Мне совсем расхотелось присматривать за каким-то там дураком-китаезой, которого неведомо где носит, а захотелось мне и дальше выпивать, танцевать и целоваться… но тут-то вся малина-земляника кончилась. Потому что, совсем как тот нечистый из пословицы, которого только вспомни — мигом является, явился и мой подопечный Сю Линь. Модный до безобразия. Был он в узкой красной рубахе, узких серебристых штанах и с коротким желтым «ирокезом» на макушке. В руке у него был сложенный веер, а в зубах черная с золотым колечком сигарета. Он тут же принялся выламываться под музыку и делал это классно, ничего не скажешь, а я посмотрел на часы. Близилась полночь.
По словам шефа, встреча Сю Линя с трансвеститами должна состояться в VIP-зале, а уж оттуда они двинутся в кабинет управляющего.
— Лапушки, — сказал я, становясь невыносимо серьезным. — Чудовищно жаль, но придется нам ненадолго разбежаться. Вас не затруднит показать мне, где зал для важных особ?
— Меняешь нас на голых итальянок? — насмешливо спросила Лада.
Я в ответ выпятил нижнюю губу и задиристо промолчал в том смысле, что да, меняю, — так что?..
— Ладно, не дуйся, — сказала она примирительно. — Пойдем. Лелька, а ты останься, столик стереги.
В VIP-зале оказалось чуток спокойней, чем в зале общем. Музыка душевней, свет мягче. Змеи в террариумах были все больше крупные и, как следствие, ленивые. Да и публика подобралась солидная, пришедшая не задницами толкаться и конечностями среди дискотечной давки дрыгать, а культурно провести вечерок в компании «Римских любовниц». Лысеющие мужчины в дорогих костюмах, многие — в сопровождении увешанных драгоценностями дам. Мужчины обратили на меня внимания чуть меньше, чем на обслугу. Женщины были значительно благосклоннее. Особенно одна, ярко-рыжая, со щучьим лицом записной стервочки. В общем-то, к ней можно было, наверное, и подсесть — сугубо для маскировки, — но в спутниках у нее был такой жуткий тип, что не приведи Господь свести с ним знакомство. И уж тем более оспаривать у него право на самку.