Проигранное желание
Шрифт:
— Поэтому я и сказала тебе все это.
— Почему?
— Потому что ты думаешь о ее комфорте, а не своем собственном, а это уже о многом говорит.
— И все равно…
— Сколько ты пробудешь на этой должности? Еще пару недель? А потом на этом факультете ты даже появляться не будешь, есть ли смысл убегать от своих чувств? Зачем ты делаешь больно и себе, и ей? Что тебе это дает?
— О нас кое-кто узнал, — нехотя признался я, ожидая, что это охладит ее решимость, потому что она начинала передаваться и мне.
— Это все усложняет, да, — согласилась мама, — но безвыходных ситуаций не бывает, Кристиан.
— Это все сложно.
— Совсем не сложно, Кристиан, — мотнула головой она, — я думаю, что тебе нужно написать ей. Знаю, что ты не веришь в рождественское чудо, но оно иногда не спрашивает, а просто случается.
— Тогда лучше поехать прямо сейчас, — я поднялся с дивана, пытаясь трезво смотреть на все сказанное и произошедшее. В словах мамы точно была правда, потому что все, что она говорила, находило подтверждение в моих собственных мыслях, словно они только этого и ждали.
— Это не лучшая идея, — засомневалась женщина, — дай ей время, чтобы обдумать все.
— Проверить рождественское чудо? — усмехнулся я, все же мысленно соглашаясь с этим мнением. Я почти ничего не потеряю, если наши отношения вскроются, а для Изи это будет концом мечты, и было бы слишком неправильно поступать с ней так. Поэтому я достал телефон, пальцы застучали по клавиатуре, печатая сообщение, а я впервые в жизни надеялся, что рождественское чудо, о котором трещат со всех сторон в это время года, реально существует.
Глава 24
Я смотрела на сообщение Кристиана и проклинала все на свете за такое рождественское утро. Это официально худшее утро за всю мою жизнь. Даже то, в которое я сломала руку не было таким отвратительным, со вкусом горечи и желчи на языке, будто в меня впихнули стакан бензина, который почему-то не убивал, а только и ждал, что его подожгут.
Почему он думал, что я приду? Почему он даже допускал мысль о том, чтобы сначала разорвать все, что между нами было, а затем написать всего одно сообщение? Почему он считал, что одна просьба “поговорить” заставит меня прийти? Он либо идиот, либо безнадежный идиот!
Это злило. Просто до безумия злило, отчего я каждый раз порывалась высказать все, что я о нем думала. И слова там были совсем не лестные. Несколько раз я почти отправила сообщение, состоящее из одних лишь нецензурных конструкций, которое закончилось чем-то вроде объяснений, как добраться в одно не очень приятное место. Но в итоге я все стерла. Даже его сообщение. Взяла и удалила, оставив это там, где оно и должно быть — в прошлом, а потом вышла из квартиры, намереваясь успеть приехать к родителям до обеда, иначе младшая сестра съесть меня за опоздание.
И я почти успела, задержавшись на выезде из города. Но Вере было достаточно и этого, чтобы открыть дверь с небывалой серьезностью на лице и почти убийственным
— Наконец-то цветочек вернулся в клумбу, — пошутил папа, сгребая меня в охапку, едва не раздавив.
— Я даже не буду шутить в ответ, — рассмеялась я.
— И не надо, мы уже почти умерли с голода. Твоя мама отказалась нас кормить, пока все не будут в сборе, — проговорил он, выпуская меня из объятий и позволяя рассмотреть отросшую рыжую бороду, короткую стрижку и яркие зеленые глаза, вокруг которых расположилась россыпь мимических морщинок, выдающих с головой его задорный характер. До этого момента я даже не думала, что настолько сильно соскучилась по этой атмосфере, и Рождество казалось мне самым лучшим поводом, чтобы вернуться в дом, в котором прожила почти всю свою жизнь. Было тепло возвращаться сюда, даже несмотря на бесконечное недовольство мамы. Я все равно знала, что здесь есть те, кому на меня не все равно, те, кто из года в год находились рядом и делали все, что могли, чтобы на наших с сестрой лицах красовалась счастливая улыбка. И почему-то, сидя за столом, посмеиваясь с шуток папы и изречений Веры, под рождественские фильмы на фоне, на сердце становилось легко, будто раны затягивались. Я искренне смеялась, на какое-то мгновение возвращаясь в атмосферу детства, беззаботности и легкости, и даже ни разу не метнувшись в мыслях к Ротчестеру и его сообщению. До момента, пока о нем не заговорила Вера, когда после обеда мы разлеглись на большой кровати в ее комнате.
— А как там твой красавчик препод? — сестра любопытно уставилась меня, почти прожигая дыру в свитере. Я уставилась в нежно-розовым потолок, украшенный цветочными гирляндами.
— Не знаю.
— О нет, — Вера всплеснула рука, выпучив глаза, — только не говори, что вы расстались, — я в ответ только пожала плечами, воспроизводя в голове текст его сообщения.
— Это худшая новость за все время. Хуже только то, что мама не разрешила мне бросить художественную школу.
— И правильно сделала.
— Тогда я запрещаю тебе бросать этого парня, — заявила она, гордо вздернув подбородок и сложив руки на груди.
— Если бы все было так просто.
— И из-за чего вы расстались? Если ты здесь, не в слезах, без вещей и криков, что твоей жизни конец, то это не из-за того, что кто-то узнал и тебя отчислили. Значит, это какая-то тупость.
— Не знаю, он просто пришел и сказал, что нам нужно все прекратить.
— А причина?
— Изи, так нельзя, — перековеркала я, рассмеявшись из-за своего же поведения. Вера с серьезным лицом нависла надо мной, будто собиралась хорошенько треснуть.
— И ты не стала выяснять реальную причину? — я отрицательно покачала головой, — Мда, Изи…
— А что, мне нужно бегать за ним и умолять, чтобы он все объяснил?!
— Ты права, — прошептала Вера, мгновенно сдавшись, легла рядом, тоже уставившись в потолок. — Он показался мне классным.
— Мне тоже.
— Он что-нибудь писал после?
— Да.
— Что?
— Что хочет все вернуть, и если мое желание совпадает с его, то я должна прийти в парк сегодня вечером.
— И ты молчала? — воскликнула сестра, тут же подорвавшись и снова нависнув надо мной, — ты пойдешь?