Проигравший из-за любви
Шрифт:
Флора отпрянула от нее.
— Как вы можете говорить такое мне? — воскликнула она порывисто. — Разве хорошо разлучать двух людей, являющихся друг для друга целым миром? Когда он уйдет, не останется никого, кто мог бы позаботиться обо мне.
— Флора, вы знаете, что это не так, — сказал доктор укоризненно. Это был первый раз, когда он осмелился намекнуть на свою тайну с того дня, когда они были на церковном дворике в Тэдморе.
— Ну, тогда не будет никого, о ком бы я могла заботиться, — сказала Флора жестко. В момент этой агонии
Она вырвалась из рук миссис Олливент и взбежала наверх по лестнице в комнату отца, упала у его постели, решив ни на минуту не отходить от него. Последние часы этой исчезающей жизни должны были быть ее и только ее. Доктор нанял отличную сиделку, мягкую и искусную, но Флора была ревнива к таким услугам и не могла вынести подобной помощи.
В один из вечеров, после дня, проведенного в бреду, Марк, казалось, стал выглядеть лучше, его разум прояснился, голос стал сильнее. Это была одна из тех последних вспышек жизни, которая освещает темноту приближающегося конца, но Флоре это показалось признаком выздоровления. Ее глаза засверкали с новой надеждой, она вся дрожала от радости, наполнившей ее. Ему было лучше, он будет жить. Ужасный рок мог пройти мимо.
Марк неуверенно вытянул свою исхудавшую руку, пытаясь найти дочь. Она схватила ее и расцеловала.
— Моя любовь, я рад, что ты рядом со мной.
— Я всегда с тобой, дорогой отец. Я не оставлю тебя до тех пор, пока ты не станешь снова здоровым и сильным.
— О, моя дорогая, это никогда не случится.
— Да, да, папа, тебе уже лучше сегодня.
— Мой разум светел, дорогая. Бог дал мне минуту просветления после всех тех ужасных снов, странных снов, которые давили и мучили меня. Сегодня же я могу нормально мыслить. Я хочу поговорить о твоем будущем, Флора.
— Не надо будущего, — сказала она жалобно, — я не хочу будущего без тебя.
— Моя любовь, ты будешь жить и стараться быть яркой, счастливой женщиной, полезной другим людям, какой и должна быть женщина, пожалуйста. Возможно, в том тусклом мире, куда собирается отвести меня смерть, я смогу узнать что-нибудь о твоей жизни. Если будет так, как это будет хорошо для меня — знать, что моя милая, дочь живет прекрасной, полной радости жизнью женщины, любит и любима, что она счастливая жена и мать.
— Папа, папа, ты пугаешь меня! Я живу только для тебя, у меня никого нет, кроме тебя.
— Где Олливент?
Начал ли он снова бредить? Флора подумала, что вопрос никак не связан с тем, о чем они только что говорили.
— Внизу, папа. Он здесь каждый вечер, ты знаешь.
— Позвони в колокольчик, малышка. Я хочу поговорить с ним.
Она подчинилась, и Гуттберт быстро поднялся к Марку в ответ на просьбу Флоры. Он присел у кровати больного напротив Флоры, и Марк протянул свою слабую руку своему старому другу.
— Все хорошо, Гуттберт, —
— Она никогда не окажется в подобном положении до тех пор, пока я жив, — ответил доктор живо. — Разве ты не просил меня быть ее защитником, и разве я не обещал опекать и заботиться о ней.
— Я знаю, знаю, — сказал Марк задумчиво, — но есть кое-что еще.
Марк замолчав, одну его руку держала Флора, другую своими сильными пальцами Гуттберт. Никто из них не говорил с ним: его слова, его дыхание были слишком драгоценными. Флора сидела, наблюдая лицо отца в тусклом свете одинокой свечи; они были очень осторожны, чтобы не причинить беспокойства больному слишком ярким освещением.
— Если бы я не доверял тебе, ты думаешь, я бы смог вообще доверить тебе такую заботу, Гуттберт? — спросил Марк через некоторое время.
— Я был, я буду достоин этого доверия, — ответил доктор Олливент, — как бы ни шли плохо у меня дела, эта забота будет у меня на первом месте.
— Я верю. Что, если я окажу еще большее доверие, добавлю еще больше тебе заботы? Что, если я знаю твой секрет, Гуттберт?
— Папа! — воскликнула Флора с мольбой в голосе.
— Моя любовь, я должен говорить свободно. Существуют моменты в человеческой жизни, когда все условности должны быть отброшены. Да, Олливент, я знаю твой секрет, такая привязанность, которую ты показывал, имеет более глубокие корни, чем дружба. Я прочитал этот секрет на твоем лице, как бы тщательно ты ни старался спрятать его. Ты больше, чем опекун моей маленькой девочки. Ты ее любишь.
— Папа, как ты можешь быть столь жестоким, когда знаешь…
— Да, девичья мимолетная фантазия. Но почему и дальше должна быть душной атмосфера жизни одинокой женщины. Моя дорогая, ты была создана для того, чтобы осчастливить дом честного мужчины, и мой старый друг любит тебя, любит так, как не любил тебя твой первый возлюбленный.
— Бог свидетель, это так! — воскликнул Гуттберт, и ни слова больше.
Умирающий отец знал очень хорошо, что с ним скоро произойдет. Нет на свете мудрости более глубокой, чем тот свет, который приходит в момент, когда человек стоит у дверей в другой мир.
— Возьми ее в свои жены, Олливент, нет большей защиты, которая могла бы более надежно укрыть женщину от штормов судьбы. Ты честно выиграл ее. Муж, которого я выбрал для нее, мертв и был искренне оплакан. Моя дочь не станет противоречить последнему отцовскому наказу, последней мольбе своего отца. Позвольте мне соединить ваши руки, как последний наказ в моей жизни.
Он притянул их руки к своей груди. Они вполне могли бы противостоять этому слабому движению, но посмели ли бы они противостоять ему? Руки встретились, одна из них дрожала, другая была инертной, безучастной, безвольной.