Проигравший из-за любви
Шрифт:
— Вот, дети, — сказал Марк, — это своего рода клятва. Пусть никто из вас не забудет этого момента. Если можно думать каким-либо образом в могиле, то я буду думать о вашем счастье.
Флора мягко убрала свою руку от руки доктора Олливента и встала на колени у кровати, тихо всхлипывая.
— Папа, — сказала она, когда наконец смогла заговорить, — живи, пожалуйста, ради меня. Жизнь и мир будут ненавистны мне без тебя. Я не смогу любить никого, я не смогу думать о ком-либо еще. У меня есть одна погребенная любовь и твоя. Если я потеряю тебя, я потеряю все.
— Тише! — сказал ее отец мягко, — в
И, высказав это сравнение, Марк Чемни погрузился в мягкий сон, из которого ему не суждено было вернуться в этот мир, сон настолько мягкий, что только Флора, напротив груди которой находилась голова отца, смогла услышать его последний вздох.
На рассвете серого осеннего утра Гуттберт Олливент нашел ее сидящей на кровати и держащей своего мертвого отца на руках. Она не плакала, у нее было отрешенное бледное лицо, вид которого внушал ужас, оно было похоже на лицо человека, находящегося на грани безумия.
Глава 26
Миссис Олливент забрала Флору на Вимпоул-стрит и в течение, долгих недель девушка лежала в комнате на верхнем этаже этого тихого дома; за ней заботливо ухаживали и наблюдали, а, находясь в бреду, она действительно нуждалась в такой опеке. Сердце и мозг слишком тесно связаны друг сдругом, чтобы иметь возможность существовать по отдельности. Удар, обрушившийся на любящее сердце, не пощадил и рассудка и какое-то время казалось, что девушка ввергнута в хаос. Ничто, кроме искусства и заботы доктора Олливента, не могло бы спасти ее жизнь, и его терпение и мастерство сделали, наконец, свое дело. Девушка очнулась после долгого бредового забытья одним из пасмурных, снежных дней в середине зимы и в недоумении оглядела незнакомую комнату, удивляясь новому месту.
Это была скромно обставленная квадратная комната. Все здесь стояло на своих местах и как будто по линейке были вывешены все занавески. В комнате находилась старинная мебель: высокое красного дерева бюро, комод из того же материала, оба этих предмета были обиты латунью, отражающей вспышки пылающего в камине огня. Старинного вида гравюры, изображающие четыре времени года в овальных позолоченных рамках висели на стенах. Софа, покрытая кисеей, кресло с таким же безукоризненно чистым покрывалом, маленький столик на тонких ногах, на котором стояло китайское блюдо с разрезанным апельсином, сверкающая медная решетка камина, снежные хлопья, падающее за окном, — Флора отметила все эти детали, но не с удивлением, а скорее с некоторым равнодушием.
Где она? Была ли это одна из священных спален мисс Мэйдьюк — тот внушающий благоговение храм, чьи закрытые ворота она перешагнула, полная нервной дрожи?
Девушка должна была быть серьезно больной, чтобы попасть в то святилище. Флора начала думать, что она заболела скарлатиной или какой-то другой опасной болезнью и поэтому в столь тяжелом положении была доставлена сюда — в убежище, где смерть вряд ли могла достать ее. Король тьмы действительно должен был бы дрожать при виде мисс
Так уж случилось, что, пройдя через многодневный бред, мысли и фантазии Флоры перенеслись обратно в юность, даже в детство, проведенное в Ноттингемской академии. Уроки, танцы, девичья дружба, развлечения на каникулах — все это вернулось к ней.
Она ошибочно принимала своих сиделок за учителей мисс Мэйдьюк, с беспокойством думала о невыученных уроках и о пропущенных занятиях, музыкой. Последний год, который таил в себе все недавние события, казалось, совсем вылетел из ее памяти. Люди, с которыми она разговаривала, были людьми, которых она знала много лет назад, когда была совсем маленькой девочкой, незначительные мелочи, которые давно уже были забыты, сейчас вспоминались с необычайной легкостью, как будто произошли вчера.
Сегодня в первый раз темный занавес, висевший над ее сознанием, приподнялся в первый раз с тех пор, как она оказалась в этом доме, — девушка подумала об отце.
— Почему папа не идет ко мне? — удивленно спросила она. — Мисс Мэйдьюк, должно быть, послала за ним.
Она снетерпением повернулась в своей кровати, встревоженная этой мыслью. Женщина в сером платье и белом муслиновом чепце вышла из соседней комнаты, дверь в которую была открыта. Ни на мгновение больную не оставляли без присмотра. Доктор Олливент велел сиделке находиться в маленькой туалетной комнатке, где она могла слышать и даже видеть девушку, но сама при этом находилась бы за пределами видимости так, чтобы Флора не беспокоилась при виде незнакомой женщины, сидящей рядом с ней день и ночь.
— Где папа? — спросила Флора.
— Я не знаю, мисс.
— Пошлите за ним, пожалуйста. Попросите мисс Мэйдьюк послать за ним немедленно. Вы учительница английского? Почему вы носите чепец? Мисс Бонфорд не носила его. Мне не нравятся учителя в чепцах, они похожи на слуг.
Сиделка позвонила в колокольчик, но не оставила комнату.
— Почему вы не идете за ним? Почему вы не сходите за моим папой? Очень нехорошо со стороны мисс Мэйдьюк оставить меня в столь тяжелом положении и не послать за ним. Я уверена, он будет очень сердит.
Дверь открылась и вошел доктор Олливент. Флора взглянула на него, но не узнала.
— Я думаю, что ее разум возвращается к норме, сэр, — прошептала сиделка, — она спрашивала о своем отце…
— Она не узнает меня, — сказал доктор, вздохнув. Он так хотел увидеть в ее глазах то, что она узнала его. Флора смотрела на него так, как будто это был незнакомец, так же, как она смотрела на него в то утро, когда умер ее отец.
Он присел рядом с кроватью и взял ее несопротивляющуюся руку.
— Если вы доктор, то, пожалуйста, пошлите за папой, — сказала она.
— Я ваш доктор, — ответил он мягко, держа пальцы у нее на пульсе, который был слаб, но регулярен.
— Вы не думаете, что могли бы вспомнить мое имя, если бы попытались?
— Нет, — сказала она безучастно, — вы не мистер Джадсон.
Мистер Джадсон был добрым аптекарем, посещающим молодых леди мисс Мэйдьюк.
— Нет. Попробуйте еще.
— Я не помню. Пожалуйста, пошлите за папой. Если я больна, то он должен прийти и увидеть меня. Отцы других девочек всегда приходили, когда их дочки были больны.