Проигравший из-за любви
Шрифт:
— Прекрати это нытье — закричал резко Джарред. Спящий до этого тигриный норов вдруг проснулся в нем. — Я не думаю, что у тебя есть причины для того, чтобы жаловаться. Сейчас ты живешь лучше, чем жила когда-либо, сколько я себя помню. Тебя не мучает сборщик налогов, не тревожит из-за не вовремя выплаченной ренты владелец дома, ты можешь, наконец, закрыть завтра свой жалкий магазинчик, если пожелаешь, сложить руки, сидеть у камина и ничего не делать, только ворчать, а это ты будешь делать до тех пор, пока у тебя есть язык. Какое тебе дело до того, откуда у меня деньги или что я с ними делаю, если я обеспечиваю тебя хорошим домом и кормлю тебя прекрасной
— Все это очень хорошо, Джарред, но этого недостаточно для матери, ее заботы не так легко снять. Я хочу узнать, откуда у тебя деньги.
— Я иногда много работаю, не так ли? — пророкотал мистер Гарнер, отталкивая от себя тарелку после тщетной попытки выразить свою признательность по поводу прекрасно приготовленной овечьей лопатки.
— Очень хорошо, что ты можешь зарабатывать своей старой работой, Джарред.
— Ну вот, теперь, во всяком случае, ты знаешь, откуда у нас берется большая часть денег.
— Я знаю, что у нас в год есть три сотни фунтов, были также карманные деньги — все это могло обеспечить нас комфортом и более респектабельным обществом, чем то, которое существует на Войси-стрит, если бы ты не был столь опрометчив.
— Оставь ты свое респектабельное общество! Что толку от него, когда там старые девы все время поют псалмы и всегда бы прислушивались к шагам на улице, чтобы поймать меня, поздно возвращающегося домой. Это просто гнездо сплетниц, где нормальный мужчина не может пропустить стаканчик виски или просто постоять на крыльце вечером с трубкой в зубах без того, чтобы не вызвать поток пересудов по поводу его персоны. Если мне когда-нибудь и придется покинуть Войси-стрит, то я скорее пойду на войну, чем туда, куда ты захочешь.
— Я чувствую, — сказала, всхлипывая, миссис Гарнер, — я чувствую — что-то нависло надо мной. Ты будешь следующим, кто покинет меня.
— Я сделаю это очень быстро, если ты не будешь придерживать свой язык, — ответил резко Джарред, — Я не хочу все время слышать печальные вздохи, сделай свою жизнь лучше, если можешь. Большинство женщин на твоем месте чувствовали бы себя счастливыми после того подарка судьбы, что был преподнесен нам год или два назад.
— Однако это не сделало мою жизнь лучше, Джарред. Этот подарок лишь украл у меня родню, о которой я могла заботиться, остался лишь ты, но мы с тобой стали еще дальше друг от друга, чем были раньше.
— Такие слова я считаю слишком напыщенными, — ответил грубо Джарред. — Если ты думаешь, что я буду сидеть дома и хандрить, когда у меня в кармане есть шиллинг, который можно потратить на вечер в «Зайце и гончей» или на место в партере театра пародий, то ты хочешь очень многого. Человеческая природа есть человеческая природа, и я тоже человек и не в состоянии удержаться от некоторых слабостей.
Миссис Гарнер вздохнула и прекратила жаловаться. Она знала Джарреда слишком хорошо, чтобы не понимать того, что было слишком опасно продолжать с ним этот разговор. Тарелки и чайники, летающие как метеоры по комнате, нередко замечали в доме Гарнеров с улицы.
Прошел еще один год — второй год семейной жизни доктора Олливента, и казалось, что Джарред становился все менее склонным к ежедневней работе. Пыль толстым слоем лежала на его инструментах, маленькие баночки и горшочки с маслом, лаком и скипидаром, тряпки, губки и фланельки беспорядочно громоздились на столе в комнате на первом этаже, которая являлась его мастерской, спальней, а также гостиной, здесь же Уолтер рисовал «Ламию». Полотно этой картины все еще стояло здесь, повернутое изображением
По мере того, как шло время, Джарреду все меньше нравилось работать и все больше хотелось развлекаться. Он расширил круг своих знакомств, и женщины все чаще стали посещать его дом.
Он уже начал подумывать о скачках и ходил даже в Хэмптон на бега вместе с веселым обществом, носил белую шляпу и голубой галстук и вообще стал одеваться щеголевато и все больше нуждался в деньгах.
Три сотни фунтов в год являлись тем доходом, который мистер Гарнер получал из неизвестного источника, однако и этих денег было недостаточно, чтобы поддержать такой образ жизни. К несчастью, так уж случается со всеми такими весельчаками, которые ищут счастья лишь во внешнем окружении и для радости которых необходима поддержка в виде непрерывных забав, что день удовольствий обычно стоит больше, чем неделя нормальной размеренной жизни. Развлечения Джарреда, Хотя и довольно простые, стоили дорого и поэтому доход, который в руках миссис Гарнер мог обеспечить им спокойную беззаботную жизнь, Джарред растрачивал весьма стремительно, что оставляло некоторые печальные бреши в Хозяйстве. Такие периоды отсутствия денег особенно раздражали Джарреда, а его норов никогда не знал обуздания, и с самого раннего детства мистер Гарнер был таким же стремительным, диким, как мустанг в прериях Техаса, сейчас же он стал еще более ужасным под постоянным действием алкоголя. Даже миссис Гарнер воздерживалась от своих причитаний, когда Джарред был не в духе, а приступы его меланхолии продолжались теперь гораздо дольше, чем раньше, и были меньше подвержены благотворному влиянию горячего ужина и джина. В такое время она была особенно учтива с ним и иногда даже молчала, очень хорошо зная, как легко самый слабый вздох мог бы разжечь в нем бурю страстей.
Было начало июня, в это время Войси-стрит переполняли крики торговцев скумбрией, когда мистер Гарнер пришел домой вечером с мрачным видом и отдаленными признаками начинающего нарастать бешенства, Столь раннее возвращение к домашнему очагу уже само по себе свидетельствовало о его пустых карманах, если бы сейчас у него были деньги, то он наверняка бы отправился в кабак «Заяц и гончая» или в «Королевскую голову», чтобы развлечь себя стаканчиком-другим джина и обсудить скакунов на предстоящих скачках в Хемптоне.
Слишком хорошо миссис Гарнер знала значение нахмуренных бровей сына, когда тот, открыв дверь в гостиную, прошел мимо нее, не говоря ни слова, и уселся а свое кресло у потухшего камина. Мать в это время пила чай и ела хлеб с растаявшим маслом, на столе стояла также тарелка с креветками.
— Нет, такая жизнь не по мне, мама, — воскликнул мистер Гарнер, сбрасывая со стола невинных креветок. — Если уж ты ешь эти креветки, то могла бы покупать их свежими и не травить меня вот этой отравой.
— Я должна брать их такими, какие они есть на Войси-стрит, — вздохнула миссис Гарнер печально. — Ты не можешь ожидать чего-то большего от такого соседства, как наше, которое и раньше-то было не блестящим, когда мы приехали сюда, и постепенно все опускалось и опускалось. Если тебе не нравятся креветки, то ты можешь их не есть.
— Я не могу переносить их запах. Ты бы лучше пошла и выбросила их на мусорку, если не хочешь, чтобы я отправился на тот свет. Не очень-то хорошо уйти из этой жизни в расцвете сил из-за холеры, съев какую-нибудь гадость.