Проигравший выбирает смерть
Шрифт:
Вор огляделся и сделал знак Нышу. Хамбиев вышел из-за сарая, придерживая Нину, и быстро прошмыгнул с ней в открытую дверь.
В доме все было чисто и опрятно, но свежие запахи пищи не витали в комнатах, как было принято в праздничные дни. Где же мать, не слегла ли в больницу, думал Есенин, оглядывая давно забытые вещицы. Но может, и хорошо, что ее пока нет, а то с таким довеском долго объяснять, что к чему. Особенно папаше. Старикан с годами стал занудливым.
Ныш уже по-хозяйски шуровал на кухне, выбрасывая из маленького холодильника на стол все, что там имелось.
– Слышь, Есенин. Да к твоему приезду бабка готовилась. Смотри, сколько жратвы припасла! Давай, Ромашка, налегай, а то мягкость потеряешь. А баба без сала – это все равно что доска.
Неожиданно раздался стук в дверь. Ныш отшатнулся, уронив табуретку. Рука потянулась за пистолетом.
– Не смей! – остановил его Есенин. – Сиди тихо. В случае чего, ты – мой гость, а она – твоя подружка. Я с вами в поезде познакомился.
Он сквозь занавеску выглянул в окошко. Сердечко стучало колко. Тюрьма – не санаторий, нервишки уже ни к черту, устало подумал вор. На пороге разглядел женскую фигуру. Больше вроде никого.
Он открыл дверь.
– Володя! – расплылось в улыбке пожилое женское лицо. – Вернулся?
Есенин признал соседку.
– Да, – крякнул он в кулак, настороженный взгляд ощупал дворик.
– А я смотрю, свет вроде мелькнул. Думаю, ну вот, Лиза с Васей вернулись. Решила зайти по-соседски.
– А где они? – спросил Есенин про родителей, стойко загораживая порог.
– Как? А ты с ними не встретился? Они же тебя поехали встречать! Вдвоем. Неужели разминулись? – всплеснула руками соседка. – Вот незадача.
– Бывает, – недовольно пробурчал Есенин. – Скоро, значит, будут.
– Ой! А на дороге-то составы, говорят, столкнулись.
– Пассажирские? – напрягся Есенин.
– Не, два товарняка. Спьяну, наверное. Но пока разгребут завал да рельсы починят… Хорошо, что ты успел проскочить. На каком приехал?
– Да, хорошо, – согласился Есенин, игнорируя вопрос. Ему действительно стало спокойнее, что не пострадал пассажирский поезд. – Я здесь поживу несколько дней, – Есенин мучительно вспоминал имя-отчество соседки, но никак не мог вспомнить. – Отдохнуть надо после всего, отлежаться. Может, и выходить никуда не буду. Понимаете?
– Понимаю, Володя, понимаю. Исхудал, не с курорта, чай, – соседка осеклась. – Ну, ты, Володя, отдыхай. Я пойду, более тревожить не буду.
Есенин дождался, когда соседка прикроет калитку, и вернулся на кухню. Ныш невозмутимо жрал все подряд и пил водку, найденную в шкафчике. Осунувшаяся, потухшая Нина, прижав грязного медвежонка с оторванной лапой, тускло и неподвижно глядела на еду. После прыжка с поезда она слышала ужасающий грохот столкнувшихся составов. Где-то там среди обломков ей мерещилось растерзанное тело любимого Тихона. Остальное она воспринимала как в тумане и делала все машинально.
– Садись, Есенин, – Ныш плеснул водку в стаканы. – И ты давай! – Ныш придвинул водку девушке. – Это для аппетита – первое дело.
Нина безропотно взяла, глотнула, поперхнулась, а когда прокашлялась, накинулась на еду.
– Вот так, Ромашка. Молодец! – подбадривал развеселившийся
– Сидеть тихо! Свет не включать! – хмуро скомандовал Есенин. – Вас не должны здесь заметить. Утром сваливаем.
Он выпил, закусил и вышел в комнату родителей. Есенину нужны были деньги. Зависеть в этом вопросе от Ныша было унизительно. Он знал, где мать хранит сбережения. «Гробовые, – говорила она, пряча целлофановый пакетик под матрас. – Помрет кто из нас, тебе, Вова, тратиться не придется». Есенин нашел пакет, отсчитал несколько купюр и решил написать записку, чтобы мать не думала, что ее обокрали.
Отвыкшая рука с трудом выводила слова: «Мать, это я взял. Не переживай! Через неделю верну с лихвой». Он подумал и подписался: «Твой Вовка». Свернутый тетрадный листок вместе с деньгами вернулся на место под матрас.
В дверях он столкнулся с Нышем.
– Не колобродь, следи за девчонкой, раз взял ее с собой, – рявкнул Есенин.
– А я местечко приглядываю, где ее завалить.
– Сюда не суйся.
Они вернулись на кухню. Ели молча. Ныш напивался и багровыми глазами из-под колышущихся сальных волос смотрел на Нину. Та нашла где-то нитку с иголкой и старательно пришивала медвежонку оторванную лапу. Губы девушки осторожно улыбались.
Вечерело. Сумерки закрасили светло-серой мутью квадратики оконных стекол. Есенин скрипнул расшатанным стулом и встал:
– Я за инструментом.
Он вышел во двор и отпер дверь в сарай, где в тайнике хранился полный комплект отмычек.
Этого момента уже давно ждал Заколов.
Тихон притаился под окном дома Есенина и напряженно вслушивался в неясные звуки за стеклом. Он уже заглядывал внутрь и видел Нину. Потерянный вид девушки вселял тревогу, но главное, что она жива и невредима. На этот раз безрассудно врываться в дом, как в кабину локомотива, Тихон не решался. Бандитов двое, у одного из них пистолет, ножом его не испугаешь. Да и пускать в ход холодное оружие в планы Заколова не входило. Он ждал подходящего момента для атаки.
Вот внутри послышались шаги, за углом скрипнула дверь. Заколов юркнул за смородиновый куст и затаился. Есенин пересек дворик, обернулся из-за плеча и вошел в небольшой сарай.
Вот и наступил тот самый момент. Бандиты разделились. Дверь в дом открыта. С кого начать?
Тихон переместился к входу в сарай, приложил ухо к шершавым доскам. В руке он сжимал большой нож.
Глава 36
Как только Есенин покинул дом, Хамбиев мягко прошел в спальню.
– Чем это тут хрустел старый ворюга? – бурчал под нос Ныш, доставая пакетик из-под перины. – Ух ты! Деньги сами к рукам липнут. – Он просмотрел записку и слезливо передразнил: – Слышь, Ромашка, чего поэт накарябал. Мамочка, я все верну с лихвой. Ой, какие нежности!
Ныш сунул все купюры в карман, а пустой пакет с запиской положил на место. В коридорчике метнулась девичья фигура. Нина стремилась к двери.
– Ты куда? – Ныш бросился наперерез и обхватил девушку за талию у самого выхода.