Проигравший

Стогов Илья Юрьевич

Майор махнул оператору рукой:

– Выключай.

Тот послушно выключил камеру и сделал шаг в сторону. У них в отделе все прекрасно знали: когда следственные действия ведет майор, под ногами лучше не вертеться.

– Слушай, гуманитарий, тебе где сказали стоять? В сторонке? Ну так и стой в сторонке.

– Извините. Я запнулся за вот эту штуку.

– Что это?

– Это шпага. Валяется под ногами, чуть не упал.

Майор смотрел на Стогова в упор, но совсем на него не злился. Почти жалел. Грязные волосы, опухшая физиономия, давно

не стиранная куртка. Смысла наказывать его не было никакого. Этот тип сам наказал себя так, что хуже не придумаешь.

Он опустил глаза на шпагу, которую Стогов все еще держал в руках.

– Где ты это взял?

– Странная штука для гримерки артиста, правда? Зачем лилипуту такая здоровенная шпага? Но, знаете, я тут спрашивал у администраторши. Она говорит, что у парня был номер в костюме мушкетера. Вон на столике и ножны от шпаги лежат. Не обращали внимания, товарищ майор? Кстати, ножны к этой шпаге совсем и не подходят.

Стогов сделал шаг к гримерному столику. Там действительно лежали ножны от шпаги. Но совсем маленькие, явно не от того клинка, который Стогов держал в руках.

– На полу комнаты валяется тяжеленная шпага. Это странно. А в кармане пропавшего лежат квитанции из ломбарда. Это тоже странно. На первый взгляд, связи между этими двумя странными фактами никакой и нет. Хотя с другой стороны: в ломбард пропавший сдал не что-нибудь, а шпагу барона Мюнхгаузена. Откуда она у него? Может быть, оттуда, что особняк, в котором мы сейчас находимся, двести пятьдесят лет назад принадлежал – знаете кому? А как раз барону Мюнхгаузену и принадлежал. Так что, может быть, шпага лежит тут не просто так, а?

Милиционеры молча смотрели за тем, как он шагает по комнате, машет этой своей шпагой и мелет откровенную чушь.

Потом майор наконец спросил:

– Ты это все к чему?

– Ни к чему. Просто нашел лежащую на полу шпагу и теперь размышляю вслух. Никогда не пробовали? Вот смотрите: на гербе барона был толстый монах и два скрещенных клинка. Помните? Там еще завитушки по краям? Нет? Какой вы, однако, невнимательный. А вот, смотрите: тут на полу тоже есть изображение двух скрещенных клинков. И завитушки такие же, как на гербе. Может быть, между изображениями есть связь?

Стогов руками отодвинул милиционеров к стене. Майор смотрел себе под ноги: там, на паркете, действительно были выложены два скрещенных клинка. Хотя, может быть, и не клинка: паркет был совсем старый, исцарапанный миллионами шагов, отродясь не мытый. Стогов тыкал в пол своей дурацкой шпагой и продолжал кривляться:

– Вот они, видите? Два лезвия, а посередине… что тут у нас посередине? Два кольца, два конца, а посередине какая-то дырочка. Интересно, что будет, если попробовать ткнуть в эту дырочку шпагой, а?

Стогов присел на корточки, обхватил клинок двумя руками и резко, изо всех сил, воткнул лезвие в пол. Усилие, впрочем, было излишним. Часть пола послушно и почти без скрипа тут же отъехала в сторону.

– Ого! – сказал Стогов. – Похоже, тут у нас подземный ход.

15

Акт осмотра

места преступления занял чуть ли не четырнадцать страниц. Составлявший его молодой лейтенант аж взмок, прежде чем дописал все до конца и заверил подписями понятых. За это время Стогов успел докурить свои сигареты до конца, сбегать в магазин еще за одной пачкой, а потом вернуться и надоесть всем вокруг так, что майор все-таки велел ему отправляться вместе с капитаном Осиповым в отдел, забрать там изъятую давеча шпагу и отвезти ее куда следует.

– Шпага лежит в сейфе. Знаешь, где ключ? Сдашь ее следователю, получишь взамен акт. Проверь там, чтобы все было правильно оформлено.

Выходя из гримерки, Стогов все-таки оглянулся. Дело было окончено. Совсем не так, как рассчитывал их майор, но все-таки окончено. Выбираясь из подземного хода, мужчины отряхивали перепачканные куртки и пиджаки. Щелкали вспышки фотокамер, все одновременно куда-то звонили. А майор стоял перед крошечным человеком и расстегивал наручники, надетые на его маленькие руки.

Наручники майор убрал в карман куртки. Режиссер потер запястья:

– Это все?

– Да. Можете идти.

Режиссер все еще снизу вверх на него смотрел.

– Совсем-совсем все?

– Ну, хорошо. От лица всего нашего отдела я приношу вам извинения за доставленные неудобства.

– А при чем тут отдел?

– Вы хотите, чтобы я извинился лично?

– Да я, в общем-то, от вас ничего вообще не хочу.

– Вот и хорошо. Тогда до свидания.

Стогов и капитан вышли на улицу. Капитан поднял воротник куртки. Прежде чем шагнуть под дождь, прикурил и убрал зажигалку в карман. Стогов стоял слева от него и тоже смотрел на пузырящиеся лужи.

– Но ты понимаешь, что после такого жизни майор тебе больше не даст?

– Мне плевать.

– Он выгонит тебя со службы и постарается, чтобы тебя вообще больше никуда не взяли работать по специальности.

– Мне плевать.

– Тебя вообще ничего на свете не волнует?

– Вовсе нет. Меня волнует очень многое.

– Да?

– Меня волнует, почему мы, люди, так страдаем от одиночества, но все равно не в состоянии жить с кем-то еще. Меня волнует старое французское кино, песни группы The Cure и книжки, написанные на странных языках. Хотя если честно, больше всего меня сейчас волнует хлопнуть джина. Вот сдадим шпагу, и могу показать, насколько сильно это меня волнует.

Служебные машины были все заняты. До отдела им пришлось добираться снова на троллейбусе. Через мокрое стекло Петербург выглядел так, как и должен был выглядеть умирающий от отчаяния трехсот-с-чем-то-летний город. Он так навсегда и остался самым красивым городом планеты, просто теперь его красота была еще и очень грустной.

Осипов спросил:

– Ты с самого начала знал, что там подземный ход?

Стогов пожал плечами:

– Нет, конечно. Просто ткнул золотым ключиком в замочную скважину и посмотрел, что получится.