Проигравший
Шрифт:
– Нет, о отец мой, которого я все равно буду называть этим словом! Нет, о грозный, срезавший бороды себе на плащ с многих сотен голов! Не в этом дело.
– А в чем же, коварнейшая?
– Как я могу поклясться, что никогда в жизни не бывала ни в чьих объятиях, если все горожане видели, как вчера какой-то неизвестный человек опрокинул меня на землю и упал вместе со мной? Будет ли искренней моя клятва? Не поразит ли меня за это молния с небес, ведь слова мои будут неправдой?
Эмир
– Это не страшно. Поклянись в том, что лишь этот человек сжимал тебя, лежащую, в объятиях, а больше никто!
– Клянусь!
– Точно?
– Воистину призываю в свидетели священный камень аль-Мааса, что означает «Нелживый»!
Все замерли. Много раз горожане видели, как произнесший ложную клятву у камня бывал поражен молнией. И они ждали: разверзнутся ли небеса и теперь? Но они не разверзлись. И Фатима избежала гибели, а эмир избежал позора.
Вторник, 17 октября, 23–47
Голос в динамиках объявил, что поезд прибыл на станцию метро «Маяковская». Стогов захлопнул книжку, сунул ее под мышку и вышел из вагона. Это был длинный день, и вот он подходил к концу. Над проходом, ведущим к эскалатору, висели электронные часы. Стогов посмотрел на большие светящиеся цифры и засунул руки поглубже в карманы. Чтобы закончиться окончательно, дню оставалось протянуть меньше пятнадцати минут.
Поднимаясь из метро, он по инерции пытался считать лампы, освещающие эскалатор, но на восьмой сбился. Вчера он сбился на девятой, а позавчера на седьмой. Здесь, на «Маяковской» жила девушка, в квартире которой он жил уже почти неделю. Если быть точным, то сегодня ему предстояло переночевать там седьмой раз. Он не был уверен, что поступает правильно, но вместо того, чтобы остановиться и хорошенько обдумать то, что делает, просто пытался, поднимаясь по эскалатору, считать лампы.
Прежде чем выйти на улицу, он натянул на голову капюшон. Сигарет почти не осталось, и он подумал, что хорошо бы купить по пути еще одну пачку. Невский был почти пуст.
Подозреваемого отпустили из отделения около часу назад. Майор лично подписал все необходимые бумаги, и парень отправился домой. Через окно служебного кабинета Стогов глядел, как он уходит. Окно было маленькое и сто лет немытое. Но даже через него Стогов запросто разглядел: снаружи подозреваемого дожидалась его узбекская возлюбленная. Тоненькая фигурка в нелепой куртке, из-под которой торчали национальные шаровары. Когда парень вышел, девушка попробовала обнять его, но застеснялась, и они просто пошли рядом, даже не касаясь друг друга руками. Наверное, теперь, когда строгий отец мертв, никто не помешает им зарегистрировать-таки их странный брак.
Рядом стоял Осипов. Он спросил:
– Ты слышал, что наш майор вернулся к жене?
– Я не слышал
– Ты что! Такая love-story! Весь отдел обсуждал.
– Ты же знаешь, обычно я не очень в курсе общественных настроений.
– Майор заподозрил супругу в неверности. И собрался разводиться. Но вот несколько дней назад кризис миновал, и любящие сердца вновь соединились.
– То-то я смотрю, он мне какие-то странные истории рассказывал.
– Странные истории?
Стогов сделал большой глоток прямо из бутылки и спросил:
– А ты мог бы встречаться с узбечкой?
Прежде чем ответить, Осипов подумал.
– Черт его знает. Встречаться, может, и мог бы. А жениться точно нет. Представь, что твои собственные дети будут узбеками, а?
Стогов хотел спросить его, а смог бы капитан вообще встречаться продолжительное время хоть с кем-то? Но не спросил. По пути в квартиру, где ему предстояло провести ночь.
(Седьмую подряд ночь.)
…Он успел подумать над этим вопросом еще раз. Мог бы он встречаться со смуглой узбекской девушкой? Или вообще хоть с какой-нибудь девушкой? Жить не сам по себе, а рядом с кем-то еще… вместе с кем-то еще… в печали и радости, болезни и здравии… пока смерть не разлучит их… смог бы или нет?
Жалко, что в школе нет такой учебной дисциплины: «Правильный способ проведения жизни». В головы маленьких людей вкладывают кучу никому не нужного фуфла типа того, что значит слово «гипотенуза», или дат Северной войны. А самому главному – тому, как прожить доставшиеся жизни, никто их не учит. Может быть, потому, что правильный ответ не известен и самим учителям.
А и правда, как? Должен я делить эту жизнь с кем-то еще или самому по себе жить все-таки лучше? Ни от кого не завися, ни перед кем не отчитываясь… никого не пуская в собственную жизнь. Считается, что свобода это очень важно, но никто не уточняет, свобода от чего? Ведь иногда (не так уж и редко) каждый из нас чувствует, что ему не нужна никакая свобода. Зато нужен кто-то, кто всегда будет рядом. Теплый и живой человек, с которым можно было бы разговаривать. Которому можно пожаловаться на то, как тебе нелегко, и который пожалеет тебя. Человек, которого можно трогать… целовать. С которым ты сможешь спать. Как теперь он спит со своей вдруг появившейся девушкой.
Сигареты он купил в небольшом полуподвальном магазинчике на углу Ковенского переулка. Прежде чем зайти в парадную, выкурил сигарету, глядя на освещенные окна квартиры. Их общей квартиры. Вот это окно – кухня… а вон то – спальня. Вот сейчас он позвонит в квартиру, она откроет ему дверь, и он пройдет внутрь. Сперва они станут сидеть на кухне… но не очень долго, потому что лежать в спальне им обоим нравится все же больше. Когда в прошлую среду он оказался в этой квартире в первый раз, то фаза с кухней продлилась от силы минут семь. Правда, тогда он был куда более пьян, чем сегодня. И, может быть, от этого более решителен. Ему казалось, что, как это обычно и бывает с ним в последние несколько месяцев, продолжения у этой истории не будет. Один вечер… плохо запомнившаяся ночь… и больше эту девушку он не увидит никогда.