Проигравший
Шрифт:
Утром в пятницу, обнаружив себя снова в ее постели, он здорово удивился. А утром в субботу, обнаружив себя в той же самой постели третий раз подряд, понял, что эта история выходит не очень похожей на все то, что творилось с ним несколько последних месяцев. За окном было еще темно. Он открыл глаза и первое, что увидел, – ее белобрысый затылок. Он пододвинулся поближе и, сам не веря в то, что делает, аккуратно поцеловал ее в шею.
Подойдя к двери, он набрал на домофоне номер квартиры.
– Ты?
– Да.
Он открыл тяжелую дверь, прошел внутрь, поднялся на третий этаж. Она ждала его в дверях. Белые волосы, длинные ноги, яркий маникюр. По дому старший офицер их Управления Александра
– Голодный?
– Не то чтобы.
– Я, между прочим, тебя ждала. Без тебя ужинать не садилась.
– Прости.
Он повесил куртку на вешалку, разулся и прошел в квартиру. Там, как обычно, пахло чистотой и чем-то еще… идентифицировать запах он так и не смог, но про себя определял его как «аромат размеренной жизни». Так могла пахнуть квартира, обитатели которой не бьются в вечной истерике и не пытаются покончить с собой, ежевечерне до краев накачиваясь алкоголем, а просто живут. Смотрят друг другу в глаза. Разговаривают. Целуют тех, кто им дорог. Его квартиры не пахли так никогда.
На столе уже стояли две тарелки – для него и для нее. Она положила ему на тарелку что-то вкусно пахнущее, потом положила себе и спросила, как прошел день. Последние несколько месяцев ужин его состоял обычно из отвратительных жидкостей, разлитых небольшими порциями по бокалам с погрызенными краями. Но вот уже седьмой вечер подряд он ложился спать почти совсем трезвым. Это было странно. Настолько странно, что даже капитан Осипов заметил перемену и накануне ревниво поинтересовался, где это он стал пропадать вечерами и что вообще с ним творится? В ответ Стогов сказал, что не его, капитана Осипова, это собачье дело. Хотя на самом деле вопрос был очень правильным.
А действительно: что с ним творится?
– Да положи ты свою книжку. Что ты вертишь ее в руках?
– Хорошо. Сейчас положу.
– Ешь! Или тебе кажется, что это невкусно?
– Почему? Мне кажется, что это очень вкусно.
– Ну так и ешь.
– Я ем.
Он действительно положил книжку, которую читал в метро, взял вилку и принялся есть. Квартира его новой девушки была небольшой, всего две комнаты и большая кухня. В спальне стоял диван, в комнате – большая тахта, а на кухне стол и несколько стульев. Первые три ночи они занимались тем, чем занимались, в спальне, прикрыв за собой дверь. Ее длинные загорелые ноги даже в темноте были отлично видны на идеально белых простынях. Потом, на четвертый день, до спальни они так и не дошли, начали раздеваться уже в комнате. К пятому дню очередь дошла и до кухни. В тот раз он пришел со службы немного раньше, чем обычно, и все произошло прямо за тем самым столом, сидя за которым, они теперь ужинали. «Погоди… да погоди ты!.. я сама…» Она расстегнула его джинсы… ногти у нее были ярко-красными, а голова у него немного кружилась… снизу вверх она заглянула ему в глаза, а потом наклонила лицо, и ему пришлось облокотиться о стол, чтобы земля не так сильно уходила из-под ослабевших ног… ее большая голая грудь упиралась ему почти в колени… «Александра… Александра…»…а потом он курил, а она сидела напротив и молча смотрела на него, на внутренней стороне его бедра ярко краснела ее помада, и он все думал: сколько еще все это будет продолжаться? Так ведь не может быть долго. Просто не может и все. Никогда прежде ничего подобного с ним не происходило, и на этот раз все это не станет длиться совсем уж долго. Не тот он парень, чтобы такая девушка, как старший офицер Александра Вакулина, стала бы всерьез с ним жить… готовить ему еду и стирать его футболки… ложиться с ним в постель.
Или может?
Все эти семь вечеров он хотел спросить, почему именно он? Что такого особенного она в нем нашла?
– Что нового?
– В отделе? Или вообще?
– Ну, например, в отделе…
Они доели, и она встала перед раковиной, чтобы сполоснуть тарелки. Грязной посуды после каждого приготовленного ею ужина оставалось на удивление мало. В его собственной квартире, в которой он не появлялся уже ровно неделю, даже попытка сварить пельмени оборачивалась экологической катастрофой и переполненной раковиной. А у нее – две тарелки и все.
Он закурил и рассказал ей о том, чем сегодня занимался. Сама Александра не курила, но насчет того, что в ее квартире будет курить он, совершенно не возражала. И вообще, с самого первого вечера называла эту квартиру «наш с тобой дом».
Он еще раз вспомнил, как стоял у этого самого стола и единственное, что видел, – только ее белобрысую макушку, а потом на мгновение перестал видеть даже это.
Воспоминание вышло таким ярким, что он сбился с мысли и весь заключительный эпизод сегодняшнего дела пересказал всего парой предложений.
Она уточнила:
– Не поняла. То есть что? Теперь вам предстоит искать еще и этого брата-близнеца?
– Нет.
– Не придется? Ты знаешь, где он?
– Ладно, мои коллеги, – им по званию положено быть немного недалекими. Но ты-то чего тупишь? Ну какой на фиг близнец?
– Который застрелил работорговца.
– Не было никакого близнеца. И вообще, с какой стати мы должны об этом разговаривать? Иди сюда!
– Как это не было? Ты же сам сказал своему майору…
– Мало ли что я сказал! Разумеется, никакого близнеца не было. Черт! Никогда не умел справляться с женским бельем! Как это расстегивается?
– Это не расстегивается. Это снимается через голову. А кто же тогда застрелил работорговца?
Потом он наконец сел на край кровати, порылся в карманах брошенных на пол брюк, вытащил оттуда сигареты и закурил. Свет включать они не стали, так и лежали в полной темноте. Она гладила его своими ярко накрашенными ногтями по коже, а он пытался объяснить:
– В кабинете работорговца имелась камера. И на съемке четко видно: стрелял наш пылкий влюбленный. Никаких сомнений в этом быть не может. Я не знаю, что там между ними произошло. Может, будущий тесть ему угрожал. Может, сказал, что увезет дочку в родной кишлак и парень никогда ее больше не увидит. Это вообще не мое дело. Важен лишь результат: пытаясь спасти свое личное счастье, парень достал ствол и прострелил собеседнику голову.
– А как же вторая запись из кафе?
– Не знаю. Но думаю, что на одной из записей сбит тайм-лайн. Не спрашивай, как он это сделал. Просто другого варианта тут нет. Он застрелил человека, который мешал его счастью, а потом, чтобы обеспечить себе алиби, подкрутил время на какой-то из пленок. Вот и все.
Она молча полежала в темноте, а потом все так же шепотом спросила:
– Погоди, я все равно не понимаю. Если парень все-таки застрелил этого работорговца, то с чего ты вписался его выгораживать? Зачем наплел про близнеца?
– Не знаю. Просто мне показалось, что на свободе ему будет лучше, чем в тюрьме.
Если бы не фонарь на улице, в спальне было бы совсем темно. Он не мог остановиться, целовал ее кожу и не желал думать о том, что станет с ним и с этой девушкой завтра. Потому что у нее не могло быть никакого завтра с таким парнем, как он.
– Стогов, ты сумасшедший? С такими вещами не шутят! Ты не судья Дредд и не можешь вершить правосудие по собственному усмотрению!
– Почему не могу? Вы же в своем управлении сажаете невиновных – почему я не могу освободить виноватого? Я поглядел на парня, посмотрел на его узбекскую Джульетту, и мне захотелось, чтобы они были вместе. Чего здесь плохого?