Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству

Ридли Мэтт

Вкратце: если вы лишены всех эмоций, вы — рациональный идиот. Дамасио приходит к этому заключению, явно не зная, что такие экономисты, как Роберт Фрэнк, такие биологи, как Роберт Триверс, и такие психологи, как Джером Каган тоже пришли к похожим выводам, хотя каждый располагал разными фактами. Удивительное совпадение!

Терпение — это добродетель, добродетель — это дар, а Дар — это маленький мальчик, который не желает умываться. Сия бессмысленная детская песенка, похоже, таит в себе откровение, подводящее итог основному открытию модели обязательств. Добродетель — действительно дар. Или инстинкт, как принято говорить сегодня. Мы принимаем ее как данность, лелеем и руководствуемся ею. Чтобы быть праведным, нам не нужно прикладывать грандиозные усилия и насиловать саму человеческую природу. Вот если

бы мы были голубями или, скажем, мышами, не обремененными социальной машиной, которую постоянно нужно смазывать — тогда да. Добродетель — это инстинктивная и эффективная смазка, являющаяся неотъемлемой частью нашей природы. А значит, вместо организации человеческих институтов таким образом, чтобы они подавляли эгоизм, нам, быть может, следует сделать так, чтобы они развивали добродетельность.

Да здравствует альтруизм посторонних

Общепринятая точка зрения на эгоизм подразумевает некий любопытный парадокс. Как правило, мы относимся к нему негативно. Мы презираем алчность и предостерегаем друг друга от людей, известных слишком рьяным преследованием собственных целей. С другой стороны, мы восхищаемся бескорыстными альтруистами: рассказы об их самоотверженности становятся легендами. Следовательно, на нравственном уровне все соглашаются, что альтруизм — это хорошо, а эгоизм — плохо.

Тогда почему бессребренников так мало? Исключения — Мать Тереза и различные святые — почти по определению незаурядны и редки. Сколько истинных альтруистов, всегда думающих о других и никогда о себе, вы знаете? Очень, очень мало. Что вы скажете близкому человеку, проявившему подлинное бескорыстие — ребенку или, допустим, старому другу, который постоянно подставлял другую щеку, помогал коллегам по работе, бесплатно трудился в больнице или отдавал еженедельную зарплату на благотворительность? Если он делал это время от времени, вы похвалите его. Но если каждую неделю — год за годом, — вас начнут одолевать сомнения. Скорее всего, вы очень тонко намекнете, что он должен немножко больше заботиться о себе, быть чуточку эгоистичнее.

Я хочу сказать следующее: хотя все мы восхищаемся и хвалим бескорыстие, однако вовсе не рассчитываем, что оно будет управлять нашей жизнью или жизнью наших близких. Мы просто не практикуем то, что проповедуем. Это совершенно разумно, конечно. Чем больше людей практикуют альтруизм, тем лучше для нас. Чем больше мы и наши родственники преследуем личные интересы, тем лучше для нас. Это дилемма заключенного. И, наконец, чем больше мы превозносим альтруизм, тем лучше для нас.

Полагаю, именно этим и объясняется общее недоверие к экономике и биологии эгоистичного гена. Обе дисциплины постоянно твердят (практически без толку), что их неверно понимают — мол, они не рекомендуют эгоизм, а признают его. Ожидать, что реакция человека на те или иные стимулы определяется его личной выгодой, говорят экономисты, не есть правильно или хорошо — таков реалистичный взгляд на происходящее. Весьма вероятно, говорят биологи, гены обладают развитой способностью делать нечто, увеличивающие их шансы на репликацию. Нам же данная точка зрения явно претит — она, так сказать, не политкорректна. Ричард Докинз, придумавший термин «эгоистичный ген», утверждает, будто привлек внимание к изначальному эгоизму генов не с целью найти ему оправдание, а чтобы предостеречь нас, заставить осознать необходимость с ним бороться. Он призывал «восстать против тирании эгоистичных репликаторов»¹³³.

Впрочем, если модель обязательств верна, то доводы противников эгоистичных школ не лишены оснований. Если люди не являются рациональными максимизаторами личной выгоды, то учить их, что подобное поведение логично — значит их развращать. Именно это обнаружили Роберт Фрэнк и многие другие ученые: студенты, которым преподавали начала неоклассической экономики, были более склонны к предательству в игре «дилемма заключенного», чем, например, учащиеся астрономического факультета.

Добродетели терпимости, сострадания и справедливости — не те линии поведения, к которым мы стремимся, учитывая все трудности этого пути. Это обязательства, которые мы на себя берем и которых ожидаем от других. Тем, кто чинит препятствия и создает эти трудности (например экономистам, утверждающим, будто личная выгода — наш главный мотив), не следует доверять, ибо у них есть основания не поклоняться богам добродетели. Фактически

это говорит о том, что они сами не верят в добродетель. Очень уж нездоровый интерес выказывают они к теме личной выгоды.

Теории нравственных чувств

Теория нравственных чувств Роберта Фрэнка дополняет теорию Адама Смита, впервые выдвинутую им в 1759 году. Она является своеобразным связующим звеном между смитовским явно иррациональным допущением о том, что люди руководствуются нравственными чувствами, с одной стороны, и, с другой стороны, его преданностью идее рациональной личной выгоде как источнику успешной экономики. Это мостик между первой и второй книгами Смита.

В своей первой книге Смит утверждает: если индивиды заинтересованы в процветании своей группы, то они объединятся, чтобы пресечь деятельность тех членов, чьи действия идут вразрез с общим благополучием. Те, кто до сих пор оставался в стороне, вмешаются, чтобы наказать антисоциальное поведение. Но во второй книге Смит опровергает этот аргумент, предполагая, что общества — это не общее благо, тщательно охраняемое составляющими их индивидами, а побочный эффект преследования этими индивидами собственных, корыстных интересов.

«Немцы, которые со свойственной им методичностью, похоже, все без исключения читают и «Теорию нравственных чувств», и «Богатство народов», придумали симпатичный термин «Das Adam Smith Problem», обозначающий неспособность понять ни первую, ни вторую — это вытекает из попыток использовать одну в интерпретации другой»¹³⁴.

Теория нравственных чувств Роберта Фрэнка разрешает этот парадокс и выстраивает современный мост между реципрокностью и коллективизмом. Подчеркивая, что проблема в дилемме заключенного сводится к привлечению правильного партнера, он показывает, как сторонники реципрокности выделяются из общества, оставляя эгоистичных рационалистов их судьбе. Добродетельные люди таковы по одной-единственной причине: это позволяет им объединять усилия с другими такими же людьми ко взаимной выгоде обеих сторон. Как только кооператоры отделятся от остального общества, в игру вступает совершенно новая сила эволюции: та, что сталкивает не индивидов, а целые группы.

Глава восьмая. В которой животные сотрудничают, чтобы соперничать

Племенные пираты

«Поведением животных управляют различные инстинкты и естественные наклонности, и нашим тоже… Мы, по природе своей, должны осуждать ложь, необоснованную жестокость, несправедливость и одобрять благожелательность к одним больше, чем к другим. Так мы устроены».

Епископ Джозеф Батлер. О природе добродетели. 1737.

Представьте, если можете, что вы — самец бабуина, живущий на равнине в Восточной Африке. Разумеется, это потребует некоторых усилий, ибо общество бабуинов во многих отношениях довольно-таки странное. Чтобы вы скорее разобрались, что к чему, я, так и быть, подскажу, какую штуку периодически отчебучивают наши сородичи. Бабуины объединяются в коалиции — для кражи партнерш у других самцов. То есть, если вам повезло и вы сидите рядом с течной самкой, наслаждаясь медовым месяцем, но вдруг видите, как совершенно посторонний самец подходит к своему другу, по-особенному склонив голову, будьте начеку. Тот бабуин говорит своему другу: «Как насчет того, чтобы вдвоем напасть вон на того парня и умыкнуть у него девочку?» Двое против одного. Исход борьбы предрешен, и вот вы уже сломя голову несетесь по саванне с синяком на мягком месте.

В обществе бабуинов молодые самцы спариваются именно таким образом: они сообща нападают на старших и отгоняют их от самок. Проблема вот в чем: только один из двух входящих в коалицию партнеров действительно займется сексом — другой же принимает участие в драке «за бесплатно». Зачем же он это делает? Он что — альтруист? Первым, кто попытался дать ответ на этот вопрос, в 1977 году стал зоолог Крейг Пакер. Бабуин вступает в коалицию потому, утверждал он, что ожидает ответной услуги от того, кому помогает. То есть просящий об услуге — тот, что опускает голову, — который в итоге спарится с самкой, берет на себя обязательство помочь своему партнеру в будущем, если тот его об этом попросит. В этом отношении бабуины очень похожи на летучих мышей — вампиров Уилкинсона¹³⁵.