Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству
Шрифт:
Эллин МакЛин Стирман нашла, что юкуи (Боливия) — исключительно безжалостные и недальновидные потребители. Они охотятся на беременных обезьян или обезьян с детенышами (во-первых, их легче поймать, а во-вторых, плод считается деликатесом), проявляют жестокость к раненым или пойманным животным, рыбачат с помощью яда барбаско, без разбору убивающего всю рыбу в маленьком водоеме или пойменном озере, и запросто свалят целое дерево лишь для того, чтобы снять созревший плод (в прошлом на деревья залезали рабы). Кстати, поэтому-то в некоторых областях плодоносящие деревья теперь — большая редкость199.
Романтики предпочитают верить, что поведение юкуи нетипично —
Случай каяпо особенно поучителен. Романтически настроенные последователи Руссо сочли этих обитателей Центральной
Бразилии компетентными сторожами леса. Предполагалось, что они не только охраняли природу, но и создавали на травянистых территориях apetes — заповедники для дичи и других ценных видов. Поэтому-то им и предоставили область под названием Менкрагноти площадью в 52 тысячи квадратных километров, а музыкант Стинг выделил 2 миллиона долларов на ее обустройство. Но спустя несколько лет каяпо занялись продажей концессий золотоискателям и лесорубам.
Воззвание к ценностям
Я не критикую индейцев. С моей стороны — со стороны человека, сидящего в уютном, комфортабельном доме и зависящего от огромных количеств горючего и сырья, — было бы низко и лицемерно оскорблять их на том лишь основании, что они сочли нужным продать несколько бревен для покупки самого необходимого. Они наделены огромными знаниями о естественной истории окружающей его среды, в чем мне никогда с ними не сравниться — о ее опасностях, возможностях, лечебных свойствах, сезонах и качествах. Во всех отношениях индейцы — гораздо лучшие специалисты по охране природы, чем я. Хотя бы в силу их материальной бедности. Они оставляют на планете меньший и более естественный след. Конечно, дело в экономических и технологических ограничениях, в рамках которых они живут, а не в духовной экологической добродетели, которую они проповедуют. Дайте им средства для уничтожения природы, и они воспользуются ими так же бездумно, как и я — и, вероятно, намного эффективнее.
Так почему же мы уничтожаем окружающую среду? Ответ известен. Экологический ущерб вызван все той же дилеммой заключенного — только играют в нее не двое игроков, а множество. Проблема сводится к тому, чтобы заставить двух эгоистов сотрудничать в интересах общего блага и воздержаться от искушения извлечения выгоды за счет других. Охрана среды поднимает тот же вопрос: как помешать эгоистам загрязнять природу и истощать ее ресурсы за счет более осмотрительных граждан? Каждый раз, когда кто-то вводит очередное ограничение, он только играет на руку менее сознательным индивидам. Моя сдержанность предоставляет кое-кому дополнительные возможности. Все происходит так, как и в дилемме заключенного. Только играть тяжелее, потому что участников уже не два, а много.
Не удивительно, что специалисты по охране природы многократно и уже машинально призывают к изменениям в человеческой природе (или в ценностях, как они предпочитают это называть). Наивно воображая, будто от нашего инстинктивного эгоизма можно избавиться настойчивыми призывами быть хорошими (а в седьмой главе мы видели, что подобные воззвания — мощный человеческий инстинкт, чего нельзя сказать о следовании ему),
Как бы там ни было, единственное обоснованное заключение таково: инстинктивной экологической этики, то есть врожденной склонности к ограничению, его развитию и практике, у нашего вида нет. Выходит, она должна преподаваться вопреки человеческой природе, а не созвучно с ней. Она не приходит естественно. Мы это знали, разве нет? И все равно продолжали надеяться, что где-то глубоко в наших сердцах живет экологически благородный дикарь, которого можно вызвать надлежащими песнопениями и заклинаниями. Но вот беда: его там нет.
Как пишут Бобби Лоу и Джоэл Хейнен, «природоохранные философии, построенные на генерализованной и диффузной пользе для всего сообщества, вероятно, обречены на провал, ибо бережное отношение к природе невыгодно ни отдельному индивиду, ни родственной группе. Мы бы рады ошибаться, но подозреваем, что это не так»201.
Не унывайте! В конце концов, дилемма заключенного не является исконным оправданием человеческого эгоизма — как раз наоборот. Многократная, подразумевающая свободный выбор партнеров игра всегда благоволит хорошим гражданам. Добрые стратегии — «Око за око», «Павлов», «Строгая, но справедливая» — выигрывают у плохих. Возможно, теория игр поможет найти решение и дилемме эколога. Возможно, именно благодаря ей удастся наконец отыскать способ, как заставить эгоистичных эксплуататоров не убивать куриц, несущих золотые яйца.
Глава двенадцатая. В которой обнаруживается вся неполноценность правительств
Сила собственности
«Первый, кто напал на мысль, огородив участок земли, сказать: «Это мое», и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн и убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: «Не слушайте этого обманщика! Вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля — никому!»
«Дайте во владение человеку голую скалу, и он превратит ее в сад. Дайте ему на девять лет в аренду сад, и он превратит его в пустыню… Право собственности творит чудеса: оно превращает песок в золото».
Скалистое побережье штата Мэн — рай для омаров, буквально кишащих у берегов и в глубоких прохладных бухтах. Сотни лет их ловили и поставляли в качестве деликатеса на столы богатеев из Бостона и Нью-Йорка. В принципе, «охотником на омаров» может стать любой. Лицензия дешева и легкодоступна, а значит, никаких юридических препон нет. Как и ограничений относительно количества, которое разрешается вылавливать отдельно взятому рыбаку. Единственное правило — не убивать размножающихся самок и особей меньше установленного размера. Дело прибыльное, а оборудование относительно простое.