Происхождение
Шрифт:
Чарлз Лайель тоже высоко оценил книгу; он считал, что "после "Происхождения" это наиболее значительная работа Дарвина".
Работа нашла такую горячую поддержку у натурализуй, что Чарлз только диву давался
– Никак не думал, что моя книга будет иметь такой успех.
Он писал Асе Грею: "В последнее время мне казалось, что я опростоволосился, излагая в книгах свои мысли в несколько упрощенном виде. Зато теперь я считаю себя вправе клеймить своих критиков с ни с чем не сравнимым самодовольством".
Восторженная рецензия Асы Грея на книгу об орхидеях появилась в "Американском журнале науки и искусства".
Грей, несомненно, был прав. В английской печати появились следующие слова Чарлза: "Исследуя орхидеи, я окончательно убедился в том, что почти все части цветка организованы и взаимосвязаны таким образом, что помогают опылению цветка насекомыми, а следовательно, Есе они, вплоть до самых незначительных их элементов, являются результатом естественного отбора".
Благодаря "Орхидеям" за Дарвином окончательно укрепилась слава добросовестного и смелого в своих предположениях ученого, который описывает доселе неизвестные или малоизученные биологические явления. Эта слава несколько умерила пыл критиков "Происхождения". Хотя Чарлз по своему обыкновению жаловался Алфреду Уоллесу: "Здоровье мое плохо, и ничего-то с ним не поделаешь. Я ведь самый настоящий ипохондрик", у него все-таки хватило сил заняться совершенно новым вопросом - движения и повадки лазящих растений, которые были еще слабо изучены. Несколько лет назад Чарлз прочел небольшую работу Асы Грея на эту тему.
Между тем Лайель начал подумывать о том, что Чарлзу пора получить дворянское звание.
– С тем же успехом премьер-министр может ходатайствовать перед королевой о присвоении дворянского звания моему "Происхождению", - возразил Чарлз.
– Кабинетам приходилось подавать в отставку и из-за меньших оплошностей.
– Давайте прикинем, - терпеливо рассуждал Лай-ель.
– Гукер тоже должен удостоиться этой чести, когда станет директором Королевского ботанического сада. Гек-сли? О нем и речи быть не может. Он, конечно, большая умница, но уж больно ершист. Не умеет умаслить своих противников.
– Без этого он бы и гением не был, - сказал Чарлз.
Узнав, что книга об орхидеях была так хорошо принята, Чарлз успокоился. Мысли его теперь опять были заняты здоровьем. Вроде бы ни слабость, ни сердцебиение в последнее время его не мучают, но почему руки потрескались от экземы? Может быть, оттого, что Ричард Оуэн снова перешел в наступление? А может, причиной экземы были химикаты, которые он использовал в своих опытах? Чарлз вспомнил, что в годы учебы в колледже Христа с ним уже такое случалось. Тогда, чтобы избавиться от волдырей, он принимал небольшие дозы мышьяка. Об этом способе лечения он прочел в "Новой фармакопее", когда учился в Эдинбурге. Отец не советовал ему принимать это средство, и все-таки экзема у Чарлза прошла. Прошла она и сейчас, но... без всякого мышьяка.
Громя дарвинизм в своих бесчисленных лекциях и статьях, Оуэн стал на этом поприще настоящим виртуозом, однако почти ни одно положение теории естественного отбора ему Опровергнуть не удалось. Лайель, Дарвин, Гукер и Гексли, устроив за обедом в "Атенее" "военный" совет, пришли к выводу, что Оуэн ведет себя как помешанный.
Авторитет их научной группировки еще более утвердился, когда Томас Гексли
Но обитателям Даун-Хауса было не до торжества. Заболел второй сын Дарвинов, Ленард, который вот-вот должен был пойти в школу в Клэпхеме; там в первом классе уже учился его брат Джордж, который мог присматривать за братишкой. У мальчика обложило горло, тело покрылось сыпью, затем началось серьезное воспаление, которое перешло в скарлатину. Послали в Даун за доктором Энгле-гартом. Мальчика удалось спасти лишь благодаря тому, что Чарлз и Эмма круглые сутки заботливо ухаживали за ним, поили из ложечки портвейном. Доктор Энглегарт по прозвищу Шпенгль наведывался в Даун-Хаус по нескольку раз в день. Через некоторое время Ленарда удалось немного покормить жидкой овсянкой.
– По-моему, кризис миновал, - сказала Эмма, внося в комнату большую вазу с июньскими цветами.
Вечером, к изумлению родителей, Ленард, не открывая глаз, спросил:
– Мои марки целы?
– Да, - ответил Чарлз.
– Профессор Грей прислал тебе из Америки еще одну. Завтра посмотришь.
– А можно сегодня?
Чарлз принес марку. Ленард с огромным трудом открыл один глаз, взглянул на нее и с довольным вздохом произнес:
– Красивая.
Час спустя Чарлз принес еще несколько марок, только что полученных из Америки. Ленард приподнялся на локте и сказал:
– Передай профессору Грею большое спасибо.
На следующий день Ленарду стало гораздо лучше. Присев отдохнуть вместе с Эммой в прохладной тени сада, Чарлз размышлял вслух:
– Дети, конечно, великое счастье, но и хлопот с ними не оберешься. Ученому не следует заводить детей, да и без жены, пожалуй, лучше. Тогда ему ни о ком на всем белом свете не надо будет заботиться: работай себе и работай. Хватит ли у него сил - это уже другой вопрос. Ну ладна. Даст бог, через пару дней я смогу опять собраться с мыслями.
Эмма увидела, какое облегчение испытывает Чарлз, и пожалела его.
Ленард понемногу выздоравливал, и Чарлз снова пригласил в Даун-Хаус Алфреда Уоллеса. Уоллес приехал в начале августа. Чарлз испытывал огромный интерес к этому человеку: он считал, что Уоллес не только не уступает по своим способностям ему самому, но и скажет еще свое слово в естествознании. К тому же Уоллес может стать прекрасным дополнением к их научной четверке.
В зеркало Чарлз наблюдал, как Уоллес вылезает из посланного за ним экипажа. Он был высокого роста - около шести футов, - сухощав и плечист; у него были узкие бедра и крепкие ноги, как видно привыкшие к хождению по горам. На лоб падали густые черные кудри. Уоллес носил аккуратные усы, бакенбарды и раздвоенную черную бороду. Когда Парсло провел его в кабинет, Чарлз рассмотрел его глубоко посаженные голубые глаза, проницательно глядящие через стекла крошечного, меньше чем у Гукера, пенсне. Уоллесу было тридцать девять лет. На нем был серый жилет с широкими лацканами, темный фрак и светлые брюки. Ботинки его были плохо вычищены. Уоллес жил в Лондоне вместе с семьей своей сестры - на чердаке их дома ему отвели место для разборки коллекций.