Происшествие в Нескучном саду
Шрифт:
Четыре, некогда огнем вписанных, знака «ЗШД» составляли число 7079. «Поразительно!» – прошептал чесучовый старичок и порывисто схватил за рукав одного из служителей. – Скажите, пожалуйста, как зовут вашего слона?
– Тембо, – ответил, подтягивая шланг, сумрачного вида малый.
– Тембо?! – закричал старичок. – Слышите? – Тембо! – неожиданно обратился он к Ноленцу.
И тотчас же оба они узнали друг друга.
– Бактериолог Ноленц, – сказал ученый, приподнимая шляпу.
– Антиквар Волнец, – назвался старичок, протягивая руку. – Встречались
В это мгновение одна из рельс медленно согнулась.
Слон заметался, забив по земле хоботом. – «Расходитесь! Расходитесь!» раздался чей-то распорядительный голос. – «Закройте парк! Вызовите конную милицию!» Все бросились врассыпную. И немедленно же в одном из павильонов разлилось живое серебро телефонных звонков.
Ноленц и чесучовый старичок шли рядом, быстро приближаясь к выходу. Антиквар украдкой вытирал покрасневшие глаза.
– Несчастное животное! – сказал он, отворачиваясь от спутника. Наделили беднягу клещом. Да что говорить, – не только зверей, – себя уберечь не можем. Кстати, что вы думаете по поводу эпидемии: малярия это или грипп?
– Возбудитель малярии, – ответил ученый, – проникает в тело при укусах комаров рода Анофелес, образуя в крови малярийные кольца. Однако едва ли это особенно интересно. Разрешите лучше узнать, что, по-вашему, означает виденное нами тавро?
– Тавро? – старичок остановился и даже покраснел от волнения. – Оно-то и привело меня сюда. Полагаю, что это – дата. 7079-по старому летосчислению – 1571-й год, известный, между прочим, появлением на Руси первого слона.
– Неужели вы хотите сказать…
– Я ничего не утверждаю, – перебил старичок, – но… слоны живут долго, иногда значительно дольше, чем мы предполагаем; недаром индусское народное поверье говорит, что животные эти вообще не умирают. Что же касается нашей даты, то в 1571 году имел место поразительный эпизод. – Ивану Грозному был прислан из Персии слон, и прибытие его вызвало на Москве большую смуту. Впрочем (старичок похлопал себя по боковому карману), у меня имеется об этом, в некотором роде, документ.
– Нельзя ли взглянуть? Я чрезвычайно заинтересован! – загорелся Ноленц.
Его все больше знобило; временами виски покрывались обильным потом. Он провел рукой по щеке и вспомнил о предстоящем докладе: – К сожалению, мне нужно спешить в парикмахерскую.
– Пожалуй, я тоже побреюсь, – согласился старичок. – Пойдемте! Пока дождемся очереди, успеем поговорить…
Было невыносимо душно. Ползли и кипели тучевые громады. Небо, полное грозы, свисало, как темный созревший плод.
Фарфоровые куклы изумленно посмотрели из окна в сторону Зоопарка и как будто прислушались.
Парикмахер, чем-то отдаленно напоминавший не то итальянца, не то негра, обернулся на стук открываемой двери и, произнеся обычное: «Пожалуйте-с! Недолго!» – крикнул в стенное окошечко: – «Петруша! Для бритья!».
Нервничая от сокрушительного наступления зеркал, Ноленц сел, с нетерпением поглядывая на антиквара.
Тот, не торопясь,
– Вот, – сказал он, – протягивая к Ноленцу, – самое замечательное произведение, какое когда-либо проходило через мои руки. Не оторветесь, батенька, volens-nolens – прочитаете до конца. Судя по странному языку и сдвинутой хронологии, это – фантастическая повесть начала или же середины XVIII века. Но использован в ней безусловно достоверный исторический материал… – Друг мой, да у вас-жар! – внезапно сказал он с тревогой, заметив, как пошло пятнами лицо его собеседника.
– Пустяки! – буркнул Ноленц, увлеченный надписью в верхнем углу первой страницы. – «Повесть сия, – быстро читал он, – хотя и в малую долю листа, однако ж многие нарочитые фолианты ловкостью написания превосходит, а также нельзя в разумение взять, о каких в ней повествуется временах»…
– «Нарочитые»-это что? – не отрываясь спросил он ашиквара.
– Знамени-и-итые, – с легкой укоризной протянул старичок.
Ноленц стремительно огляделся. – Мастера в белых халатах двигались сонно, как на замедленном фильме.
Он вынул часы: они показались ему остановившимися. – Все-таки, всего вы прочесть не успеете, – сказал старичок, – обратите внимание на вторую и третью главы.
Лица сидевших вдоль стен людей были закрыты газетами. Двое склонились в углу над шахматной доской.
Один из них совсем не умел играть. Его партнер давал пояснения: – Этот ход В2 делается для того, чтобы впоследствии белый слон мог угрожать черному королю…
Смуглый, равно напоминавший итальянца и негра парикмахер оглушительно выстрелил простыней и произнес: – «Прошу!» Ноленц, не сомневаясь, что приглашение относится к нему, шумно отодвинул стул и с тетрадью в руках бросился в кресло.
Мыльные хлопья пены зашипели на его подбородке, в щеках. К глазам – от граненых флакончиков, банок и ватой и брусничной сулемою – протянулись цветные колющие иглы.
Он развернул тетрадь. Потная тугая пятерня со сдержанным недовольством повернула голову ученого, точнб глобус. Тогда он скосил глаза и вытянул рукопись перед собой.
– Не беспокоит? – спросил парикмахер, касаясь щеки жгучим стальным жалом.
Ответа не последовало. Лоб Ноленца был горяч. Почерк в тетради четок и прям. Ветер времени, продувавший связку страниц, – страшен и прохладен…
Промежуточные звенья событий исчезали для Ноленца в черном провале. Он не помнил, как вышел из парикмахерской и свернул за угол, быстро удаляясь в сторону глухих окраин. Вид незнакомой местности, наконец, привел его в себя.
Сморщенная старушонка собирала в лукошко рассыпанный крыжовник.
– Бабушка, какая это улица? – спросил ученый.
– Пятисобачий переулок, касатик, Пятисобачий…
Блеснула река… Лужайка… По склону – курные избы, деревня. Пестрота двускатных крыш, шатры, гребни, золоченые маковки. А подальше – город, каменный, глухой.