Произведения
Шрифт:
Те же и Лобастов. Лобастов небольшой человек, очень плотный и склонный к параличу; лицо красное, точно с морозу; пьет и закусывает наскоро, но прежде нежели положит кусок в рот, дует на него. Он очень жив в своих движениях и редко стоит на месте. В поношенном фраке. При входе его все встают.
Лобастов. Хлеб да соль, Прокофий Иваныч! Ехал вот мимо: думаю, нельзя же милого дружка не проведать!.. Поцелуемся, брат!
Целуются.
Прокофий Иваныч. Милости просим, ваше превосходительство!
Лобастов (подходит к закуске). А! и закуска на столе! Что
Баев. Выпью, Андрей Николаич, выпью, сударь! Я ведь тоже не больно учен… всё пью!
Василиса Парфентьевна. Мавруша!
Мавра Григорьевна уходит.
Сейчас принесут, батюшка Андрей Николаич: мы хоша сами и не потребляем, а про мирских держим… как же! Как вы в своем здоровье, сударь?
Лобастов. Да что, плохо, сударыня! того и гляди. Кондратий Сидорыч хватит… Потудова только и жив, покудова тарелки две красной жидкости из себя выпустишь!.. От одной, можно сказать, водки и поддержку для себя в жизни имею!..
Василиса Парфентьевна. Что ж, сударь, коли на благо и крепость… это ничего! Я и сама, сударь, слыхивала, что от водки человек тучен бывает, а тучный человек, известно, против тощего в красоте превосходнее… Как ваша Елена Андреевна в ихнем здоровье?
Лобастов. Сохнет, сударыня, сохнет…
Василиса Парфентьевна. Чтой-то уж и сохнет! да вы бы, Андрей Николаич, ей мужа, что ли, сыскали: она, сердечная, чай, этим предметом больше и сокрушается!
Лобастов. Знаю, сударыня, знаю! Известно, девическая жизнь; как ее ни хлебай, все ни солоно, ни пресно.
Баев. Это ты, сударь, сущую истину сказал!
Лобастов. Да где его, жениха-то, найдешь! Вот и наклевывался было один соколик, да крылья, вишь, велики подросли, улетел! (Треплет Прокофья Иваныча по плечу.) Да, были бы мы с тобой, брат, роденька теперь!
Прокофий Иваныч. Богу, видно, не угодно, ваше превосходительство!
Лобастов. Вот вы и рассудите, каково моему родительскому сердцу смотреть, как детище-то мое сохнет! Ведь я, можно сказать, не сегодня, так завтра в будущую жизнь переселиться должен, у меня, что называется, и чувств-то в естестве, кроме как чадолюбия, никаких не осталось… а она вот сохнет!.. (Начинает ходить по комнате с усиленною поспешностию.) Вы, Василиса Парфентьевна, не смотрите, что я водкой заимствуюсь… я хошь и пью, а родительские-то мои чувства пуще оттого изнывают… Вот у меня на ломбартном билете птица есть нарисована, так, поверите ли, сама даже своим собственным естеством младенцев-то своих кормит… Вот оно что значит родительское-то сердце!
Василиса Парфентьевна. Что и говорить, Андрей Николаич! Про родительское сердце еще царь Соломон в притчах писал!
Мавра Григорьевна ставит на стол водку.
Лобастов (наливая). То-то же-с! За ваше здоровье, Василиса Парфентьевна! Сто лет с годом здравствовать! Будьте здоровы хозяин с молодою хозяйкой! (Выпивает.)
Василиса Парфентьевна. На здоровье, батюшка!
Прокофий
Лобастов (Баеву). Ну, и ты, старина, выпей! (Подает ему рюмку.) Видел, что ли, Ивана-то Прокофьича сегодня?
Баев. Не видал, сударь, не видал сегодня, да и смотреть-то уж словно неохота!
Лобастов. Что так?
Баев. Да чего хорошего-то увидишь? Чай, сидит да ругается…
Лобастов. Плох уж он стал, куда как плох!
Баев. Плох-то плох, да кто его разберет? Вот он уж четвертый годок так-то все умирает!
Лобастов. Да, умирать-то ему, видно, неохота!
Баев. А отчего бы, сударь, неохота? По мне, хоть сейчас перед владыку небесного… боюсь, что ли, я смерти! Ни у кого я ничего не украл, не убил, не прелюбы сотворил… да хоть сейчас приди, курносая.
Прокофий Иваныч. Это, ваше превосходительство, точно-с.
Лобастов. Нет, Прокофий Иваныч! не говори, брат, этого! Уж кто другой, а я знаю, что значит умирать! Такие, знаешь, старики перед глазами являются, каких и отроду не видал!
Прокофий Иваныч (махая головой). Ссс…
Василиса Парфентьевна. Скажите на милость! какие же это старики, Андрей Николаич? настоящие, что ли, или так только воображение одно?
Лобастов. Д-да… я таки два раза обмирал… совсем даже думал, что в будущую жизнь переселился… И вот какой, доложу вам, тут случай со мной был. Звание мое, как вам известно, из простых, так в двенадцатом году я еще лет осьмнадцати мальчишка был… Проходили мимо нашей деревни французы, мародеры по-ихному прозываются, и как были мы тогда вне себя, изымал я одного французишку, да тоже и свою лепту-с… Так поверите ли? как обмирал-то я, этот прожженный французик… так, сударь, языком и дразнит! так и дразнит!.. Так вот она что значит, смерть-то!
Прокофий Иваныч. Уж кому же, ваше превосходительство, умирать не тошно! Уж на что скотина бесчувственная, а и та перед смертью тоскует!
Лобастов. Да; а Ивану-то Прокофьичу и вдвое против того умирать тошнее… Поди-ка, чай, у него в шкатулке-то благ земных сколько! (Треплет Прокофья Иваныча по плечу.) Ты как насчет этого думаешь, приятель?
Прокофий Иваныч (кланяясь). Не могим знать, ваше превосходительство! (Тяжело вздыхая.) Коли и есть деньги, так они папенькины, а не наши!
Баев. Да не можно ли тебе будет, Андрей Николаич, Прокофья Иваныча с папынькой-то свести? Денег-то ему, вишь, больно уж жалко! Ведь и невесть кому они в руки попадут!
Прокофий Иваныч (кланяясь). Кабы сделали вы, ваше превосходительство, такую милость… Конечно, против папеньки вина наша очень большая, однако мы всякое раскаянье с своей стороны принести готовы…
Лобастов. Гм… да я, признаться, насчет этого предмета и приехал к тебе…
Прокофий Иваныч (кланяясь). Побеседуемте, ваше превосходительство!
Лобастов. Только, брат, это такое дело, что мне с тобой с глазу на глаз побеседовать нужно.
Василиса Парфентьевна. Что ж, мы и уйдем, сударь! беседуйте тутотка на прохладе… Прохорыч! пойдем-ка в стряпущую; там и еще рюмочку поднесу.