Прокаженный король
Шрифт:
— Бармен, два мартини, сухих! — приказала она. Взволнованная больше, чем ей это хотелось показать, но, разумеется, все же не в такой мере, как я, она повторяла:
— Вы? Вы здесь?
Бармен принес коктейль.
— Пейте! И рассказывайте мне все, что там произошло.
Я рассказал ей все, по крайней мере, все, что могло ее интересовать: расследование господина д'Эстенвилля, слухи, жертвой которых я стал. Меры, принятые, наконец, против меня.
Она слушала с жадностью, и, по мере того как я говорил,
— А потом? — спросила она.
— Это все, Максенс. После я уехал.
— Уехали? И подумать только, что все это произошло из-за моей фантазии! Да, из-за меня!
— Я ни о чем не жалею, — сказал я, — клянусь вам, наоборот. Если бы было нужно…
Она прервала меня:
— Ваша карьера испорчена по моей вине. Но вспомните! Вы мне обещали… Впрочем, вы же здесь. Подумать только, что четверть часа тому назад, когда я вас встретила, вы, быть может, и не думали меня разыскивать…
Я, не задумываясь, совершенно просто произнес знаменательное слово:
— Думал, Максенс. Вдруг Рафаэль остановился.
— Вот и они!
— Кто? Что?
— Автомобиль! Автомобиль моей жены.
Протянув руку, он указывал влево на Корниш, на две белые точки, еще совсем крошечные.
— Я узнаю по фарам. Идем.
— Куда?
— Навстречу им!
— А конец твоего рассказа? — спросил я, вставая с сожалением. — Я должен ждать до завтра, чтобы узнать, как ты выпутался из всего этого?
Он не слыхал моих сетований. Он уже ушел вперед. Я последовал за ним через рощу.
Полная луна освещала великолепным светом всю террасу. Дойдя до середины сада, до того места, где белые буки и тисы образовывали красивый круг, я вдруг остановился.
— Где ты там застрял? — крикнул мне Рафаэль. — Они уж подъезжают — иди!
Я не послушался его, буквально пригвожденный к месту зрелищем, которое представилось моим глазам.
У подножья каждого из двадцати четырех тисов, соединенных барельефами, показавшимися мне верхом красоты и совершенства, стояло по чудесной статуе; божества, танцовщицы, крылатые чудовища, наги, гаруды — здесь сплелся в хоровод весь чудесный азиатский Олимп. Под небом Ниццы вдруг возник Ангкор.
Я подождал моего друга, возвращавшегося обратно.
— Ну, что? А, понимаю! Красиво? Да, можешь объехать всю Европу и Америку… Только я хотел показать тебе это завтра. А сейчас у нас нет времени. Они сию минуту будут здесь. Слышишь, автомобиль?
Не двигаясь с места, я указал пальцем на статую, помещенную в центре этого волшебного круга.
— Рафаэль! Да это же он! Я узнаю его! Это — Прокаженный король!
Он сделал нетерпеливый жест.
— Ну да, он!
— Настоящий?
— Конечно!
— Настоящий? А другой? Из Ангкора, который улыбался?
— Ну, пойдешь ты, урод ты этакий!
— Прокаженный король здесь, у тебя?
— Ну да, у меня — он принадлежит моей жене. Я же весь вечер тебе говорил, как она
— Твоя жена? Аннет Барбару?
— Аннет Барбару, — проворчал он, — кто тебе говорит об Аннет Барбару? Выпил ты, что ли? Моя жена, я сказал же тебе, — Максенс, понял? Ну, идем! Вот и они!
— Дорогая Максенс, — сказал Рафаэль в то время, как обе молодые женщины выходили из автомобиля. — Позвольте вам представить моего друга, Гаспара Гозе. Я знаю, вы его полюбите, как я его люблю. Можете ему рассказать, как часто и в каких выражениях мы говорили с вами о нем.
Еще не придя в себя от волнения, я смотрел на нее, на эту божественную Максенс, о существовании которой я и не подозревал несколько часов тому назад и которую, как мне казалось, я знал уже очень давно. Хороша? О, как она была хороша, полуобнаженная, в белом парчовом платье, с бледно-золотистыми волосами, с яркими румянцем и губами, веселым смехом; я Уже готов был поклясться, что трудно найти что-либо более привлекательное, как в этот же момент залюбовался ее подругой. И узнал в ней ту женщину, портрет которой я видел в одном из салонов виллы за несколько минут до обеда.
— Господин Гозе, — сказала г-жа Сен-Сорнен с очаровательной непринужденностью, — как я обрадовалась, когда муж только что по телефону сказал, что вы здесь. За целый год, что мы женаты, не прошло и дня, чтобы мы не собирались написать вам и попросить вас приехать. У Рафаэля есть свои недостатки, да, да, не протестуйте! Но во всяком случае, он не чужд благодарности. Сотни раз он рассказывал мне о вашей совместной жизни. Я знаю, это вы привили ему вкус к занятиям, которые и сделали из него то, чем он стал теперь.
— Помилуйте, сударыня…
Я был так восхищен и взволнован, что не находил слов.
— Что ты меня толкаешь, Апсара? О, дорогая, прости меня. Какая же я плохая хозяйка! Представляю тебе нашего друга, господина Гаспара Гозе. Прошу любить и жаловать. Господин Гозе наш лучший друг, мой и Рафаэля. Относительно нее я тоже не преувеличиваю…
Заложив пальцы за жилетку, с расплывшимся в улыбку лицом, Рафаэль наблюдал за этой радостной семейной сценой.
— Ну, дети мои, кто бы мог сказать еще в семь часов, что все так произойдет? Я так рад, так рад! А ты, Гаспар, скажи, тоже доволен? Да ты онемел, что ли!
Сказать по правде, я не онемел, но не мог оторвать глаз от изумительного существа, которому меня только что представили. Темноволосая нимфа, гений ночи! Украшения Максенс состояли только из жемчуга, а на черном атласном платье Апсары, на ее руках и шее цвета янтаря были только изумруды. Черные и зеленые — цвета знамени и печати Аломпры.
Она пожала мне руку. Ах, как хотелось мне быть в этот момент обольстительнейшим из сынов человеческих! Но, быть может, это была только заразительная уверенность Рафаэля, уже принесшая свои плоды, — мне показалось, что ее испытующий взгляд, обращенный на меня, не был лишен благосклонности.