Прокаженный король
Шрифт:
— Продолжай, — сказал я с удрученным жестом.
— Отлично. Только, пожалуйста, не прерывай меня по всякому поводу. Вот на, возьми папиросу и послушай, что я сделал с твоим Эстенвиллем. Итак, он был там, бедный маленький старикашка со своими окаменелыми жестами Радаманта. Эта библиотечная крыса — в розовом сумеречном свете Ангкора! Мне даже смешно вспомнить об этом. Смешно теперь, а в ту пору, признаюсь, я был немало обеспокоен. Разумеется, не за себя, а за мою милую принцессу, дрожавшую, я это чувствовал, за занавеской. Только это обстоятельство
Однако все же надо было решиться что-нибудь сказать.
— Господин главный инспектор, — сказал я любезно, — вечер очень душный. Не угодно ли вам выпить немного коктейля?
Его взгляд метнул на меня молнии.
— Как я вижу, вы ждали меня, — сказал он, указывая на два стакана, стоявшие на круглом столике.
— О! видит бог, господин инспектор, я вас не ждал, но, как сказано в книге седьмой «Рамаяны», в стихе восемьсот шестьдесят четвертом: «мудрец никогда не должен быть застигнут врасплох».
Без похвальбы я все же должен признать, что всегда довольно удачно пользовался моими скудными познаниями. Эта неожиданная цитата только разожгла ярость противника.
— Очень мило, право, очень мило, — сказал он, гримасничая и делая отчаянное усилие сохранить спокойствие. — Так позвольте же мне, в ваших же интересах, пожалеть о неуместном употреблении вами вашей великолепной эрудиции.
— Право же, господин главный инспектор…
— Почему бы вам не приберечь ее для ваших докладов?
— Моих докладов?
— Да, я-то уж знаю, о чем говорю.
— В этом, господин главный инспектор, вы, разумеется, имеете неоспоримое преимущество передо мной.
Мысль, что принцесса Манипурская присутствует за занавеской при нашем сражении, могла бы вдохновить меня на тысячу дерзостей в моей борьбе, как королева — Рюи Блаза. Но не следовало этим слишком злоупотреблять, ибо от этого фейерверка пострадали бы интересы Апсары.
Поэтому я и решил отвечать моему гостю в самом почтительном тоне. Но он был из тех, чья надменность тем резче, чем больше знаков внимания им оказывают.
— Сударь, — начал он, — я отнюдь не намерен выспрашивать вас окольными путями. У меня имеется несколько пунктов, которые вы должны осветить. Предлагаю вам отвечать мне ясно и отчетливо. Как для вас, так и для меня это будет лучше.
Как видишь, мои самые худшие опасения уже начали сбываться. У него был тон даже не экзаменатора, а скорее тон следователя. Но между простым подозрением и уверенностью существует некоторая дистанция. Что в сущности мог знать этот старикашка?
— Господин главный инспектор, я весь к вашим услугам.
— Отлично. Итак, первый пункт: уезжая, господин Тейсседр оставил список, где перечислены все его работы и текущие изыскания, в порядке их спешности и значительности. Надеюсь, вы с ним уже ознакомились?
— Разумеется, — сказал я, не прибавив, однако, что я и не думал совать свой нос в записи и доклады моего предшественника, предоставляя
— Предупреждаю вас, что господин Тейсседр направил в школу копию этого списка, — сказал он с улыбкой, пытаясь изобразить в ней коварство.
— Господин Тейсседр всегда слыл за отличного работника.
— Не только за отличного работника, но и за образец честности и порядочности, да-с, сударь. Я возвращаюсь к его текущим работам. Среди них находилась опись статуй и барельефов Прах-Кхана, она была почти закончена, когда господин Тейсседр уезжал. Надеюсь, у вас было время закончить ее в течение двух с половиной месяцев, что вы здесь находитесь?
Я вынужден был признаться, что этого времени у меня как раз не оказалось.
Мой палач засмеялся язвительным смешком.
— Очевидно, вы не считали нужным продолжать эту опись, ибо она могла вам помешать…
— Что?
— Я знаю, о чем говорю.
— Ах, господин главный инспектор, я уже вам сказал, сколь я завидую этой вашей способности.
— Сударь, прекратите шутки, — сказал он, сильно покраснев. — Вы, кажется, не совсем отдаете себе отчет в значительности тех фактов, за которые вы обязаны отвечать.
— Вот уж этот тип, — подумал я, — уйдет отсюда не раньше, чем выведает у меня все.
Но все же по причинам, о которых говорилось выше, я высказывался с самой почтительной вежливостью.
— Господин главный инспектор, я вам признался, что еще не закончил этой описи. Я хотел приняться за нее только что, как раз перед вашим приездом. Но, пожалуйста, учтите и то, что я здесь всего лишь два месяца, а дел — по горло. Установление деловых связей, административные доклады, доклад по одному очень тонкому архитектурному вопросу…
Он усмехнулся.
— Ах, да, кстати, этот знаменитый доклад! Поговорим о нем, раз уж вы первый о нем упомянули.
— Неужели вы оказали мне такую честь и прочли его? Вместо ответа он вытащил из одного кармана пачку листов
бумаги, напечатанных на пишущей машинке, зачеркнутых и перечеркнутых вдоль и поперек красным карандашом.
— Прочитать? Вот видите, сударь, как я его читал!
— И моя работа не имела счастья вам понравиться? — спросил я, не смущаясь.
— Понравиться? Я ограничусь лишь тем, что скажу вам, как и мои коллеги в Ханое, что никогда еще, слышите ли, никогда нам не приходилось читать набора подобных глупостей.
— О-о! — сказал я себе. — Это уже плохо!
Заметь, кстати, что ко всему этому у меня отнюдь не примешивалась профессиональная гордость. Я отлично сознавал, что, несмотря на восемь недель беспрерывных усилий, мои познания в кхмерском вопросе были далеко не без пробелов. Но тут была замешана миссис Вебб. Миссис Вебб взяла на себя труд просмотреть и перепечатать на машинке мою работу. Она внесла в нее частицу своих знаний и находила мою работу совсем неплохой. Я не допускал мысли, что эти люди, знавшие меньше, чем она, могли бы сомневаться в ее познаниях.