Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– Посты поменяем сперва, – отрезал Симеон. – Потом покурим и подумаем.
На деле он не меньше Йоргу ломал голову над этим вопросом. Ну куда его девать? Отпустить в Вену? Свернет себе шею на первом же перекрестке. В Клошани отправить, как Йоргу советовал? Хороший выход, слуджер наверняка разыщет родню мальца или пристроит его к какому делу. Но если парень хоть раз попробует тявкнуть на слуджера... А ведь попробует, щенок бестолковый!
Симеон с досадой втянул полной грудью ночной воздух. Дождь кончился, небо осыпали крупные звезды, предвещая на завтра хорошую погоду. Йоргу дергал себя за усы и что-то бурчал под нос. По лестнице
– Ты его пистолеты видел? – вдруг спросил Йоргу.
– Видел, – удивился Симеон. – Хорошие пистолеты-то, если пристреляны – цены им нет.
– Хорошие, да. Только скажи-ка мне, с каких пор у боярских мальцов такие пистолеты безо всяких украшений?
– Опять подвох ищешь? Да ну тебя, – не выдержал Симеон. – Думаешь, парень такое на родную мать наговаривать станет?
– Да нет, – Йоргу нахмурился, отвел взгляд. – Думаю, что парнишку-то толково вырастили. И это ж каким дурнем надо быть, чтобы сперва воспитать, а потом прогнать, хоть он десять раз сынок приказчика! Сволота боярская – этакое дитенку брякнуть!
Симеон не поверил своим ушам:
– Тебе его жалко, что ли?
– Тебя мне жалко, – вызверился Йоргу. – Изведешься же, если мальца отпустишь!
Врет, селедка! В том, что Мороя и Гицэ разделят позицию своего капитана и поверят, что парнишка сейчас ни до какой Вены не доедет, и отпускать его – грех брать на душу, Симеон не сомневался. А вот согласие Йоргу было неожиданным. Но разве же он признается?
Симеон почесал затылок с показным раскаянием.
– Да сам подумай – как он в этаком виде до Вены доберется, ежели по Романии проехать не сумел?
– Вот я и думаю. Изведешься. И мне плешь проешь, – Йоргу печально пошевелил усами. – Эх, был бы я на Дунае сейчас – я б нашел, с кем его отправить, чтоб всем спокойно, а тут!..
– Так чего делать-то будем?
– Да чего уж, – Йоргу махнул рукой. – Оставляй. Но помяни мое слово, хлебнем мы еще горюшка с этим боером. Эх, святой Спиридион...
Он еще раз печально пошевелил усами и отправился разводить посты.
Симеон остался на месте, почесывая затылок. Можно было бы, конечно, в Клошани, но ведь не такое великое событие – боярский мальчишка, – чтобы торопиться слуджера дергать. Проспится малец – поговорить можно будет спокойно, а уж как очухается и в разум придет совсем, тут уж что-то решать...
Но на следующий день поговорить не удалось – спустившись поутру к конюшне, чтобы отправиться в объезд по окрестностям, Симеон увидел зеленого, что твой горох, Штефана у колодца. Парень жадно глотал ледяную воду, лил себе на затылок и шипел под нос что-то, подозрительно похожее на забористую немецкую ругань. По крайней мере, «Verdammte scheisse!» [35] Симеон точно разобрал. Хмыкнул и укоризненно глянул на Гицэ – это ж надо было мальчишку вчера так напоить! Гицэ огорченно развел руками и побежал исправляться, поскольку сам нынче был выходной.
35
Verdammte scheisse! – Проклятое дерьмо! (нем.)
Когда Симеон вернулся, то обнаружил, что
Рассвирепевший Симеон отдал приказ назавтра не похмеляться, и застава обиженно расползлась по местам – отдыхать. Ночью и утром поднимались для смены, матерясь и хватаясь за трещавшие головы, а виновник безобразия проснулся, глядя на мир возмутительно ясными глазами. Правда, тоже тихонько шипел и старался дышать не в полную силу – видно, разболелись все шишки, что ему наставили разбойники. Но подскочил бодро, не как боярская деточка, приученная нежиться в перинах.
Симеон усмехнулся, когда парнишка вровень с мужиками вывернул на себя ведро колодезной водички, тихонько взвизгивая и ежась, но с приметным удовольствием. Славный мальчишка! И прав Йоргу: ну и дурак же тот боярин, который этого Штефана выкинул за порог!
Все утро Симеон провел в арсенале, перебирая вместе с Мороей ружья. А когда настало время менять посты у рогатки на дороге, заглянул по дороге в конюшню и, к своему удивлению, застал там Штефана, успевшего вычистить вместе со своим гнедым еще полдюжины коней заставы и изрядно изгваздавшего свою явно последнюю чистую рубашку.
– Ты чего тут делаешь?
Парнишка взглянул исподлобья и сноровисто выбил скребницу о ближайшую подпорку.
– Тебя жду, капитан. Мне вчера сказали, что без твоего распоряжения меня не выпустят.
Симеон задумался. Парнишка гордый, следовало ожидать, что соберется все-таки ехать в свою школу...
– А чего у коней? – полюбопытствовал он.
Штефан пожал плечами.
– Так дорога дальняя, а за своим конем надо самому следить.
– Дорога? – Симеон поморщился: поговорить бы с мальцом, но время смены, а вернется он только к ночи. Впрочем, поговорить-то это не помешает. – Слушай-ка, Штефан. За коней спасибо, сам видишь – половина заставы нынче с перепою мается. Собирайся и пошли со мной до рогатки, заодно и о твоей дороге поговорим. Оружие только возьми.
Мальчишка изумленно уставился на Симеона.
– Оружие?
– Тут граница, парень, – Симеон хлопнул его по плечу, мельком подумав, что надо бы переодеть мальчишку – не в этой же кисейной тряпочке проводить самые жаркие полдневные часы на открытом солнце, да и внимание проезжих привлекать ни к чему. Крикнул на двор: – Мороя! Дай ему какую-никакую одежу заместо мундира, чтоб не светился особо на дороге! – и строго сказал, желая проверить Штефана: – На сборы тебе четверть часа, не больше.
Тот прищурился, разве что язык не показал:
– Сколько твой каптенармус копаться будет – я тебе не ответчик!
Симеон едва не рассмеялся – ну, язва! Возразил серьезно:
– А поговорку о том, что виноват будет не тот, кто виноват, а тот, кого назначат, ты у своих австрияков не слыхал, что ли?
Штефан насупился, легонько покраснел от сдерживаемого смеха.
– У нас в Академии говорили, что самое лучшее поощрение – снять ранее наложенное взыскание...
– Собирайся, – приказал Симеон, и мальчишка тотчас прекратил треп и смылся, точно ветром сдуло. Ладно! Выучка и правда армейская, и учили на совесть!