Проклятье древней гробницы
Шрифт:
Через минуту Пилипенко уже сидел на корточках, осматривая плиту.
Поверх раскопа был сооружен павильон – пластиковая палатка на металлических столбах. Внутри было сумрачно, слепили светильники, солнечный свет пробивался сквозь дверной проем, оставляя за собой туманные лучи, когда парень и девушка с носилками проходили туда и обратно. В углу возился землекоп, молодой крымский татарин. Он копал, наполнял носилки. Сделав порцию работы, опирался на лопату и замирал, глядя перед собой. Когда ребята возвращались, они ставили
Боревич защелкнул свою папку, шутливо козырнул:
– Позвольте откланяться. У меня работа в камералке.
– В камералке? – переспросил Пилипенко.
Но художник уже не слышал его, он шел по павильону. Столкнувшись на входе с носильщиками, поклонился им и вышел.
– Камералкой они называют помещение для камеральных работ, – уточнил Жаров.
– От слова «камера»? – мрачно пошутил Пилипенко.
– Ага. Некая камера – КПЗ, куда для предварительного заключения поступают артефакты, вынутые из земли. Там они и хранятся. Там их измеряют, рисуют, переписывают и так далее. Начальница Лебедева, наверное, сейчас тоже в камералке.
Пилипенко погладил рукой плиту.
– Ладно. И с терминологией разберемся по ходу дела.
Он встал, обошел плиту, заглянул под нее, достал какую-то деревянную палку.
– Это очень интересно, – сказал он. – Очень…
– Нашел что-то? – спросил Жаров.
– Возможно. Эта плита на самом деле могла кого-то раздавить.
– Что я говорил! Проклятие древней гробницы существует!
Пилипенко держал в руках палку, постукивая ею о свою ногу.
– У тебя фотоаппарат с собой?
– Всегда.
Он достал из пенала, что висел у него на поясе, портативную камеру, махнул ею.
– Куда?
Пилипенко указал пальцем. Жаров снял, сам не понимая, что и для чего. Просто каменистую стену ямы, фрагменты плиты.
– Дойдешь до редакции, сразу пришли фото, – распорядился Пилипенко.
– Сам не знаешь или говорить не хочешь? – язвительно спросил Жаров.
– Пока одни только догадки.
Жаров пожал плечами. В этот момент всколыхнулись солнечные лучи от дверного проема, и на землю легла длинная изящная тень. В павильон вошла Лебедева.
– Художник сказал, что у нас гости… – проговорила она с порога, затем добавила, как это делают в кино, напоминая рассеянному зрителю, кто на самом деле находится в кадре: – Журналист и следователь.
– Это мой друг, – сказал Жаров, – Друг мой сыщик, – как бы в тон ей уточняя название фильма. – Он просто очень любопытный человек.
Следователь поднялся с корточек, сделал несколько решительных шагов, подошел к Лебедевой, коротко протянул ей руку, представился. Покончив с формальностями, сказал:
– Могу я увидеть вашу лаборантку? Как ее – Ольга?
– Да. Ольга Лукьяненко. Только у нее сегодня выходной.
– И где же она? –
– С утра уехала в Симферополь.
– Не знаете ли случайно, зачем?
– И вправду, очень любопытный, – Лебедева улыбнулась Жарову, а на следователя глянула с тревогой, пожав обнаженными плечами, что получилось у нее довольно-таки красиво.
Жарову показалось, что она бросила на него кокетливый взгляд, вернее, взгляд, отпущенный ему, показался кокетливым… Вдруг женщина нахмурилась, подумав о чем-то тревожном.
Между прочим… – сказала она, – В тот день Ольга как раз не пускала меня в раскоп.
– Да? А почему? – удивился Пилипенко.
– Я не поняла. Она встала на моем пути и завела какой-то необязательный разговор. Я все порывалась пройти к своему рабочему месту, но она все время перебегала, вставала передо мной и опять начинала говорить о чем-то. Когда я, наконец, прорвалась и шагнула в свой угол, девушка вдруг закричала, скорчилась. Что-то вроде: «Ой, больно! Ой, помогите!» Я метнулась к ней. В этот момент и обрушилась плита. Я считаю это Божьим промыслом.
Пилипенко слушал ее рассказ с большим вниманием.
– Само собой, – заметил он на «Божий промысел», затем задал наводящий вопрос: – Это было именно ваше рабочее место?
– Здесь везде мое рабочее место, – ответила Лебедева. – Но тогда я расчищала как раз там, под плитой.
– Значит, в том случае, если бы девушка не упала, не позвала бы вас, то плита обрушилась прямо на вашу голову. Что ж, благодарите девушку: она спасла вам жизнь.
– Я уже принесла ей кучу благодарностей. Пусть это и произошло случайно…
Пилипенко и Жаров стояли над обрывом. Вдали был виден павильон раскопа, цикл носильщиков, пылевой смерч, когда они сбрасывали грунт.
Уезжать, распрощавшись с Лебедевой, Пилипенко не торопился, а предложил Жарову походить по окрестностям. Они постояли возле предполагаемого места, где закончил свой жизненный путь профессор Коровин, у обрыва, с которого хорошо были видны восточные склоны Ялты, Аю-Даг вдали и Ласточкино гнездо на переднем плане. Прошлись по некруто вздымающейся площадке вверх-вниз и снова оказались на той точке. Пилипенко сказал:
– Один несчастный случай произошел здесь. Другой – чуть было не произошел там.
Он махнул рукой в сторону раскопа.
– А может быть, это и вправду, того… – нерешительно начал Жаров. – Некие интуитивные события?
– Промысел самого Господа Бога? Которого нет, между прочим, – ласково заметил Пилипенко.
– Ну, на эту тему можно и поспорить… – уныло начал Жаров, но друг перебил его:
– Знаю. Но это надолго. Вот что. Никакого официального дела. Пока еще. И мне не с руки проводить опросы населения. Не смог бы ты завтра пораньше встретиться с этой девушкой?