Проклятье древней гробницы
Шрифт:
– Черный… Орф… Черный орахл…
– Что? – встрепенулся Жаров. – Оракул? Черный оракул?
– Р-р-р… Ру-у… Руль… – продолжал умирающий.
– Руль. Какой еще руль? – строго спросил Пилипенко.
– Ру-уф…
Сказав свое последнее слово он умер классически – откинув голову в сторону. Тут вошел врач. Посмотрел на художника, лежащего с открытыми глазами, на Жарова, который стоял над ним с диктофоном в руках. Сказал:
– Убивцы! Вон отсюда! Позор пятой школе.
Врач указал на дверь. Выходя, Жаров увидел, как он
– Я его вспомнил, – сказал Пилипенко, – когда они шли светлым больничным коридором, на ходу снимая халаты. – Он в школе комсоргом был.
Жаров бросил свой халат на топчан. Пилипенко чуть ли не на лету подхватил его и молча повесил оба халата на стоящий в углу кронштейн.
– Я записал последние слова покойного, – Жаров хлопнул себя по карману, где был диктофон. – Похоже, он сказал: «черный оракул». Это может значить что-то важное.
– Что ж, возможно, это имеет какой-то смысл. А может быть – и никакого.
Они вышли из больницы.
– Проклятие древней гробницы реально, – сказал Жаров.
– Вздор! Ты, как всегда, несешь свою мистическую чушь. Это просто убийства – только и всего.
– Какие убийства? Профессор свалился с обрыва, пьяный. Художник отравился грибами и умер.
– Да-да-да… – язвительно проговорил Пилипенко. – И грибов сейчас в лесу не густо. И эта плита в раскопе…
– А что плита?
– Помнишь, я взял с собой палку из гробницы?
– Проводили экспертизу, снимали отпечатки…
– Нет. Просто рассматривали. И твои фото – тоже.
Он достал бумажник, оттуда – несколько фотографий.
– Даже распечатали, – заметил Жаров.
– Ага. Посмотри внимательно на этот угол. Здесь явно был сделан подкоп. И сама истерзанная жердь… В целом, устройство напоминает мышеловку.
Пилипенко присел на корточки и принялся рисовать палочкой на земле, комментируя:
– Мышь забегает в мышеловку, задевает за проволочный столбик, который поддерживает дверцу. Дверца падает.
– Кто это мог сделать? – удивился Жаров. – Для этого надо, наверное, обладать некоторой физической силой.
– Не обязательно. Это могла бы сделать и хрупкая маленькая девушка, сама серенькая, словно мышь. Вот тебе и несчастный случай. С профессором и художником также произошли несчастные случаи. Следовательно…
– Два убийства и одна попытка убийства.
– Именно. И никаких проклятий древней гробницы.
– А в случае с Тутанхамоном? Скажешь, и там были убийства?
– А почему бы и нет? Кто-нибудь отрабатывал эту версию?
Жаров с изумлением уставился на своего друга. Вернувшись в редакцию, он углубился в изучение проблемы, быстро листая страницы интернета. Старые фотографии пирамид сменялись видами египетских раскопок, археологов… Все, причастные к раскопкам гробницы Тутанхамона, погибли или умерли. Но вовсе не от загадочного могильного грибка. По крайней мере, двое из них ни разу и близко не подходили
– Это интересно, – сказал Пилипенко, когда Жаров позвонил ему, изложив эти факты. – Я обязательно приму к сведению. Ты навел меня на одну любопытную мысль… Вопрос. Ты идешь на похороны?
– Не люблю подобные церемонии.
– Я знаю. Но все же придется.
Кладбище было пустынным, но в одном месте собралась небольшая толпа. Пилипенко и Жаров подошли к группе скорбящих и встали позади всех. Говорила Лебедева.
– Недавно мы простились с профессором Коровиным, который был выдающимся ученым и замечательным человеком. Сегодня же мы опять прощаемся с нашим коллегой, работавшим в экспедиции на должности лаборанта, но замечательным художником по призванию…
Жаров поймал взгляд Лебедевой, явный «перегляд» и почувствовал себя бодрее посреди всеобщего уныния. Часть собравшихся он узнал: рядом с Лебедевой стояла Вышинская, историк из Москвы. В толпе, среди незнакомых людей, Жаров увидел землекопов экспедиции – парня и девушку, которые волокли носилки, крымского татарина и сторожа, который был уже изрядно красномордым и красноречиво блестел глазами.
У пирамиды из венков стояли женщины в темных платках или вуалях, двое длинноволосых бородатых мужчин богемного вида, девушки, также по виду принадлежащие к арт-среде. Кого-то не хватало в этой композиции… Пилипенко также это понял и тихо проговорил:
– Мне кажется, что я увижу здесь нечто важное. Но главное оказалось не в том, что я вижу, а в том, чего не вижу. Вернее, кого…
Миловидная пожилая женщина в черной вуали гневно оглянулась на него, укоряя, как ей показалось, в постороннем разговоре. Посмотрела она и на Жарова: в этом взгляде мелькнуло кокетство, за что ее можно было укорить взаимно. Жаров ответил другу:
– Среди его коллег нет Ольги, лаборантки.
– И этот факт, несомненно, что-то означает, – сказал Пилипенко.
Лебедева меж тем закончила свою печальную речь:
– Он обладал истинным талантом и такой щедростью, что отдал свои творческие силы простой будничной работе… Прощай, наш друг и коллега! Пусть будет спокойным твой вечный сон.
Двое могильщиков закопали яму, быстро орудуя лопатами, соорудили, прихлопывая, холмик, затем устроили над могилой шатер из венков. Мелькали надписи на лентах: «От коллег по работе», «От Союза художников». «От скорбящих…» «От…»
Женщина в вуали повернулась, чтобы уйти. Жаров проводил ее взглядом. Люди расходились, шли по аллее. Вышинская повернулась к Лебедевой. Они принялись о чем-то говорить, довольно-таки возбужденно. Пилипенко также это заметил и с любопытством посмотрел в их сторону.