Проклятье Ифленской звезды
Шрифт:
Поставив кочергу на место, она посмотрела наместнику прямо в лицо.
Он приподнял брови, но тут же потянулся пальцами к вискам, словно у него болела голова. Пожаловался:
— День какой-то… плохой день. А у ворот собираются люди. Шпионы Шеддерика говорят — вооружённые. Ждут рассвета. И новостей.
— А давайте натянем всем нос. Всем, кто устроил это представление с ошейником, и тем, кто раструбил о нём по всему Тоненгу?
— И как мы это сделаем?
— Ну, нам всёё равно завтра или на следующий день идти к Золотой Матери за благословением… так почему бы не сделать это на рассвете? Оденемся понарядней. Пусть
— А не боитесь, что они нас тут же на радостях и расстреляют? — Кинрик выпрямился в кресле и заинтересованно подался вперед.
— Боюсь. Но вы будете рисковать сильней, чем я. Это же вести о моей трагической кончине, если ваш брат прав, вывели людей на улицы.
— У них могут быть ружья. Надо будет поставить оцепление и несколько стрелков по крышам. И горнисты пусть на воротах стоят. И нужно, чтобы флаги развернулись… и ещё нужен какой-нибудь корабль, пусть даже рыбацкую лодку… А вы правы, может получиться красиво! Нам нужен церемониймейстер, начальник охраны, капитан гвардейской роты и Шеддерик… ай, каэ зар! Они ж с Гун-хе допрашивают ювелира.
— Я разбужу Шиону, она поможет мне собраться. Сделаем вид, что рады этой свадьбе, и пусть все, кто не рад этому так же, как мы, скрипят от злости зубами!
Кинрик засмеялся так громко, что смех резко перешёл в кашель. Вытер слезящиеся глаза и сообщил:
— Я понял, чем вы так зацепили моего брата, рэта Итвэна.
Настал черед Темершаны поднимать брови, в одно это движение вкладывая сразу два вопроса. «Чем же?» и «Что значит — зацепила?».
Вслух она, конечно, не задала ни тот, ни другой. Даже поспешно сменила тему:
— За дверью ждёт гвардеец. Думаю, за капитаном можно отправить его.
— Конечно. Ну что, попробуем… как вы сказали? Натянуть им всем нос?
Темери казалось, что Кинрик уж слишком возбуждён, и глаза у него блестели, как воспалённые… но загадочная простуда, казалось, отступила. Так что она решила пока забыть о ней. А потом осторожно рассказать о своих наблюдениях Шеддерику.
А ведь ещё неизвестно, одобрит ли чеор та Хенвил эту авантюру.
Благородный чеор Шеддерик та Хенвил
Чеор та Хенвил, может, и не одобрил бы. Если бы знал, что она уже появилась и начала воплощаться. Благородный чеор был занят: выяснял у мальканских кухонных бунтарей, откуда именно пошли гулять по городу сплетни, и, самое главное, не приплачивает ли кто-либо сплетникам за искренность и правдоподобность.
Ему удалось раскрутить довольно длинную цепочку, он даже сам удивился небывалой скорости получения информации. От пьянчуг по первому адресу (один выбитый зуб и одна совместно выпитая кружка какого-то крепкого деревенского пойла), он узнал, что новость они подхватили на улице в нижнем городе, неподалёку от известного всему кварталу питейного заведения. Шеддерик отправился туда и обнаружил, что кабак ещё открыт, и хотя народу в нём немного, среди этого самого народу есть и искомый «вестник справедливости».
Вестник встрече не обрадовался, но проявлять героизм и личным примером вдохновлять присутствующих малькан на уничтожение всего «белобрысого заморского племени» тоже почему-то отказался. Чеор та Хенвил его и пальцем не тронул, чему свидетелями были все присутствующие, но сумел узнать довольно
Шеддерик вытянул из полутрезвого сплетника и описание, и адрес, где происходил разговор, и оставил его в покое. Горожанам, которые уже начали переглядываться и тянуться за оружием, посоветовал не спешить — завтра правда так или иначе всё равно раскроется — и ушёл. Горожане не поверили, но с этим придётся смириться: ифленцам в Тоненге, как и прежде, верили меньше, чем торговцам.
По названному адресу пришлось вернуться почти что обратно к дому ювелира, а потом ещё пройти несколько кварталов в сторону каменных городских окраин.
Эта часть города ещё не успела превратиться в трущобы. Старые дома давно не ремонтировались, но были некогда так качественно построены, что держались на ещё том заделе прочности. Принадлежали они частью — обедневшим ифленским дворянам из младших родов, чьи гербовые кольца были узкими и сверкали свежим металлом. Частью — мальканским дворянам и хозяевам. Правда и то, что настоящие владельцы здесь бывали редко. Часть домов сдавалась, часть — попросту пустовала, а в некоторых самовольно селилась окраинная голытьба. Патрули здесь бывали редко, а драки — часто. Но, тем не менее, район этот считался более безопасным, чем порт или трущобы за рекой. Здесь нечего красть, стоимость товаров невелика, а ифленское и мальканское население как-то за минувшее десятилетие научилось жить в вынужденном худом мире, который, по мнению и Шеддерика тоже, был всё-таки лучше хорошей войны.
Тёмный двухэтажный дом под островерхой крышей, несколько узких окон. Шедде решительно толкнул калитку и поднялся на крыльцо. На стук вышел слуга, спросил, кого принесло среди ночи. Пришлось представиться и потребовать хозяина.
Шеддерик был уже морально готов встретиться с самим Эммегилом, хоть и с трудом мог его представить себе в здешней убогой обстановке, но нет. Вышел к нему сутулый, когда-то высокий худой ифленец в сальном халате поверх серых солдатских штанов, на три размера больше, чем требовалось. Штаны прохудились на коленях, их тоже покрывали жирные пятна — скорей всего хозяин имел привычку вытирать об них руки.
От него разило перегаром, табаком и ещё чем-то кисло-тошнотным.
И тем не менее, Шеддерик его узнал.
А ведь многие годы считал адмирала Кленнерика та Нурена мёртвым.
И может быть, был бы рад и дальше так считать: адмирал в давние годы был боевым товарищем и сподвижником его отца, Великого Ифленского наместника в землях мальканских Хеверика та Хенвила. Правда тогда Хеверик ещё не был наместником.
И про Танеррет, и про Тоненг он рассуждал тогда исключительно как о цели очередной экспедиции, заманчивом жирном куске почти ничейной земли в тёплых уютных широтах, которая лишь по недоразумению пока ещё не принадлежит Ифлену, а тамошнее отсталое население только и ждёт просветителей и мудрых наставников с севера.