Проклятье музыканта
Шрифт:
– Вызывай врачей! Что смотришь?! – взорвался Давид.
– Уже, – сказал парень. Давид коротко кивнул и, опустившись рядом с лежащей Лаурой на колени, уткнулся лбом ей в грудь.
– Давид… – Я присела с ним рядом и боязливо тронула за плечо. Он качнул головой, но не сменил позы. – Она собиралась тебе сказать…
Давид поднял лицо и оглянулся на охранника:
– Чего они так долго?
Молодой человек пробормотал какие-то обнадеживающие слова. А я попросила его найти менеджера группы, пояснив, что потерявшая сознание девушка – сестра солиста. Охранник коротко кивнул и вышел в коридор.
– Рауль
– Да…
– Почему мне никто не сказал?.. Если бы я знал, мы бы не поехали на концерт!
– Давид, она чувствовала себя прекрасно!
– Тогда почему вот это?! – развел он окровавленными руками. – Если она себя хорошо чувствовала?!
Я не знала, что ему ответить. Горло сжал спазм, я с трудом сглотнула, боясь, что расплачусь сейчас, так не вовремя, когда нужно не причитать, а действовать. От неловкой паузы нас избавили появившиеся в комнате охранник и встревоженно выглядывающий из-за его спины Хосе Мануэль.
– Анна, что случилось? – бросился ко мне навстречу менеджер.
– В больницу ее надо, срочно! – ответил за меня Давид, вставая с колен. В это время пискнула рация у охранника, тот, выслушав, произнес:
– Приехала «Скорая».
И вскоре в комнату вошел другой охранник, сопровождавший двоих молодых людей в форме медицинских техников.
После короткого осмотра Лауру забрали. Давид направился следом, а я кинулась за ним:
– Я с тобой!
На секунду мужчина замешкался с ответом, но потом кивнул:
– Машина на парковке. Минус второй этаж. Номер места не помню, но это рядом с дверью. Найдешь? Я сейчас подойду.
Давид бросился нагонять медиков, а я ненадолго задержалась с Хосе Мануэлем. Кратко рассказав ему все, попросила сообщить Раулю о случившемся сразу же после окончания концерта.
– Конечно! – кивнул тот. И я побежала к выходу.
До госпиталя мы доехали в полном молчании, следуя за каретой «Скорой помощи» с включенными мигалками. Давид высадил меня возле главного входа в службу срочной помощи, там, где остановилась «Скорая», и повез машину на стоянку.
Я сопроводила носилки с Лаурой до входа в боксы и осталась дожидаться снаружи Давида. Появившись, он не стал задерживаться, мы обменялись с ним лишь парой фраз на ходу. Мужчина скрылся за дверями, за которые увезли Лауру, а я осталась дожидаться теперь Рауля.
Время даже не тянулось, оно, казалось, умерло на месте, расстрелянное моей тревогой. Я бродила по залу ожидания, не замечая лиц, не слыша голосов, находясь мыслями рядом с Лаурой и сходя с ума от отсутствия новостей. Часы на электронном табло показывали, что прошел лишь час с того момента, как Давид ушел в боксы, а мне казалось, что полжизни. Каждый раз, когда распахивались двери, я оглядывалась, надеясь увидеть парня, но оказывалось, что это выходил кто-нибудь из получивших помощь или медсестра со списком следующих пациентов в руках. Мой мобильный тоже молчал, а когда я сама звонила Раулю, он не брал трубку. Непонятно, что случилось: концерт уже должен был закончиться, а менеджер пообещал тут же сообщить о произошедшем. Когда я достала телефон, чтобы еще раз набрать номер мужа, наконец-то увидела его, вошедшего в сопровождении
– Анна?
– Я тебе звонила, – кинулась я к нему навстречу.
– Телефон остался в гримерке, я даже не стал туда возвращаться.
Только сейчас я обратила внимание, что одет Рауль был в ту одежду, в которой выступал, не переодел влажную на груди от пота футболку и не накинул сверху куртку.
– Есть новости?
– Нет. Давид ушел к Лауре час назад и до сих пор не выходил.
– Ясно, – кивнул муж и, попросив нас с Хосе Мануэлем подождать, направился к дверям в боксы.
– Рауль! – окликнула я его. – Пожалуйста, выйди и скажи сразу, как только что-то узнаешь.
– Хорошо.
Я проводила его взглядом и отправила мысленную молитву Небесам о том, чтобы новости оказались утешительными.
Рауль выполнил обещание: не прошло и десяти минут, как он вновь вышел к нам в зал ожидания. И по выражению его лица я поняла, что вести он принес нехорошие.
– Лаура потеряла ребенка, – сказал он без всякого вступления. Я невольно охнула, на глаза навернулись слезы.
– К сожалению, уже ничего нельзя было сделать, – продолжил Рауль. – Ей понадобится операция, сейчас ее готовят к госпитализации.
– Господи… – прошептала я и заплакала. Хосе Мануэль молча обнял меня за плечи и по-отечески привлек к себе. Рауль стоял перед нами – растерянный, бледный, глядя куда-то в сторону. Пауза затянулась до вечности, она была тяжелой, как могильная плита, но никто не решался ее нарушить. Хосе Мануэль лишь осторожно поглаживал меня по плечу, а я, не стесняясь посторонних, плакала. Рауль, опомнившись, протянул руки и принял меня в свои объятия. Прижал к себе так крепко, что я слышала стук его сердца, уткнулся лицом мне в волосы. Сколько мы так стояли, обнявшись, не знаю. Может, всего лишь мгновение, а может, долгие часы. Привела меня в чувство его просьба:
– Дай мне, пожалуйста, твой телефон. Я позвоню родителям.
1866 год
Шум ветра, постукивание капель и потрескивание поленьев в огне – не было лучшего музыкального фона для этой ночи. Удовлетворение и умиротворение разливались по телу волной тепла, расслабляя не только мышцы, но и мысли. Сальвадор прикрыл глаза и уже было погрузился в колыбель приятной дремы, когда вдруг над самым ухом прозвучал голос:
– Возьмешь меня с собой?
Он недовольно поднял веки и увидел склонившееся над ним лицо молодой женщины. Ее резкие черты так не сочетались с просящей улыбкой на тонких губах. Длинные волосы женщины, завитые в крутые спиральки, упали ему на грудь, и их еле ощутимое прикосновение вдруг показалось раздражающим. Сальвадор обвел взглядом дом, в котором находился. Уютным его назвать было сложно: из-за неровных каменных стен, низкого потолка и сложенного из камней прямо на земляном полу очага он напоминал пещеры, в которых ему не раз приходилось ночевать. Хозяйка развесила по стенам предметы домашней утвари – чугунные сковороды, ухваты, ковши и кочерги, но и это не добавляло уюта. На столе, представлявшем собой крупную плиту, положенную на две поменьше, стояли кувшины с молоком и водой; в глиняной миске, прикрытый полотенцем, лежал хлеб.