Проклятие Батори
Шрифт:
Эрно Ковач посмотрел на светловолосого молодого человека, на щеках которого еще не отцвел румянец юности. Неужели этот юноша и в самом деле имеет власть над лошадьми, которой обладал его легендарный отец? Или графиня вызвала его из-за его смазливого лица и особенно из-за юности?
– И где же нынче твой отец?
– В Вене, объезжает белых испанских жеребцов для короля Матьяша.
Ковач хмыкнул.
– Следуй за мной, Сильваши. Я провожу тебя в конюшни. Иржи, пошли графине известие, что прибыл ее конюший.
– Есть, капитан.
К гранитным
Дети гоняли по вымощенному булыжником двору гусей и с визгом разбегались, когда гусак с шипением набрасывался на них, норовя достать острым желтым клювом и хлопая мощными крыльями.
На огромном вертеле жарилась баранья туша, и жир с шипением и искрами капал на угли. Языки пламени лизали мясо, распространяя в воздухе густой аромат. Кузнец бил по своей наковальне, и звуки молота разносились по всему двору. Кусочки расплавленного железа взлетали, светясь желто-оранжевым цветом и оставляя отметины на потертых камнях двора.
Янош шел за стражником в конюшни. Перед сводчатым входом выстроилась ватага оборванных мальчишек. Несмотря на холод, над кучами теплого навоза жужжали жирные ленивые мухи, и в нос Яношу ударила вонь застарелой конской мочи.
– Добро пожаловать в ваши владения, конюший, – объявил начальник стражи, широко взмахнув рукой.
Янош сморщил нос и сжал челюсти так, что под кожей заиграли желваки.
– В каких условиях содержат коней Батори! – воскликнул он, гневно возвышая голос и оборачиваясь. – Кто за это отвечает?
Вперед вышел один мальчик постарше с измазанным грязью лицом.
– Я, господин. За конюшни отвечал мой дядя, пока не заболел во время мора. Он умер две недели назад. – Мальчик провел рукавом под своим сопливым носом.
Янош затрясся от негодования, кисти его рук крепко сжались в кулаки.
– Вывести лошадей. Живо!
Одну за другой лошадей Чахтицкого замка вывели во двор, вымощенный деревянными торцевыми шашками. Всего лошадей насчитывалось двадцать семь, и было очевидно, что ни за одной не велось надлежащего ухода. У некоторых виднелись нарывы на спине, в ранах гноилась вздувшаяся плоть, копыта потрескались. Некоторые хромали от волдырей на бабках, вызванных долгим стоянием на промокшей от мочи соломе. У двух гнедых кобыл гнила стрелка [10] . Когда Янош приподнял их
10
Стрелка копыта – нижняя внутренняя часть копыта.
Последнюю лошадь три мальчика вывели вместе.
Белый жеребец вставал на дыбы, колотя по воздуху передними копытами. Его глаза выкатились, а пронзительное грозное ржание эхом отражалось от стен замка. Мальчики тянули его за веревки, стараясь прижать к земле.
Жеребец, как и остальные лошади, истощал, несмотря на еще мощные шейные мышцы.
– Несчастные лошади голодают! – воскликнул Янош. Краем глаза он заметил какое-то движение в одном из окон замка, но его внимание быстро вернулось к лошадям.
– Мы их кормим, но у них нет аппетита, – сказал старший мальчик.
Янош внимательно посмотрел ему в глаза. Они блестели от лихорадки.
– Кони воротят нос от сена и предпочитают голодать, – продолжал тот.
Янош видел бусинки пота на его лице, щеки ярко горели, глаза остекленели.
– Как тебя зовут?
– Алойз, господин.
– Алойз, ты ведь болен.
– Да, господин Янош, – ответил мальчик, переминаясь на обмотанных тряпьем ногах. – Но не прогоняйте меня, прошу вас. Мне нужно кормить семью, иначе и мы будем голодать.
Янош кивнул.
– Где сено?
Алойз кивнул на сеновал под дырявым навесом. Сено промокло, местами почернело и заплесневело, в нем блестела паутина.
– Графине еще повезло, что у нее вообще остались лошади!
К Яношу подошел начальник стражи.
– Графиня велела передать вам вот это. – Ковач протянул ему черный плетеный кожаный хлыст, он блестел на солнце. Янош наморщил лоб.
– Что это? Я не собираюсь бить этих несчастных лошадей.
Ковач оглянулся на замок.
– Берите же! – сказал он, вкладывая хлыст конюшему в руку.
Янош не взял хлыст, и тот упал в заплесневевшее сено. Новый конюший презрительно посмотрел на капитана и повернулся к жеребцу, который по-прежнему бушевал и вставал на дыбы, уже изрядно покрывшись пеной.
– Успокойся, дружище, – сказал Янош, подходя к нему.
Конь снова взметнулся на дыбы, и трое мальчиков изо всей силы ухватились за веревки.
– Поберегись, Сильваши! Этот жеребец бешеный, – крикнул Ковач.
– Тише, парень, успокойся, ну, спокойнее, спокойнее, – приговаривал Янош.
Избегая прямого взгляда, он смотрел на стремительные копыта жеребца. Потом медленно протянул руку. Конь фыркнул, но не дернулся вверх. Потом еще раз фыркнул, напрягая мышцы своей длинной шеи, выгибая ее, и повернул морду к протянутой руке Сильваши.
Янош похлопал его по шее.
Жеребец постепенно расслабил вздувшиеся мышцы и опустил голову, его ноздри раздулись, втягивая запах человека. Он снова фыркнул и топнул передней ногой, еще не вполне уверенный, что этому человеку можно доверять.