Проклятие Черного Аспида
Шрифт:
Руки, сжимающие мое тело, разжались и, подхватив под мышки, спустили на землю. Глаза все еще слезились от разъедающего их дыма, но я всматривалась в мужественное идеальное лицо князя, поросшее длинной щетиной, и снова ощущала, как сердце то замедляет свой стук, то ускоряет. И внутри все стонет и тянет от мысли, что он касался, он тело опутывал колдовскими пальцами. Он ласкал.
— Она слишком за шкуру свою боится, знает, что кара страшной будет. Не рискнула б Пелагея.
— Мракомир мог всех благ наобещать, тварь подлючая. Никогда он еще так
— Так. Пара царапин. Некогда рассиживаться.
— Ох. Ты ж батюшки. Пара царапин, говоришь?
Повернулся спиной ко мне, и я глаза широко распахнула и втянула воздух.
— Тихо, я сказал. Не причитай. Неси новую одежду.
Его спина превратилась в кровавое месиво. Следы, как от огромных когтей, разорвавших плоть князя до мяса. Вспомнила, как придавил всем телом к холке коня, и нахмурилась — собой от огненных пастей мрако-псов закрыл?
— Что уставилась, человечка? Глаза опусти и не смей на воеводу пялиться. Не то я те зеньки сам повыкалываю и откуп Лиху отдам.
— Оставь, Врожка. Не пугай понапрасну. Ступай к женщинам, рабыня.
Я не сдвинулась с места.
— Чего стоишь? Сказано, вали отседова. Уставилась она. На смотрины разрешение получить надобно. А ну пошла прочь.
Мерзкий карлик хлыстом замахнулся, а князь за другой конец выдернул хлыст и Врожку за шиворот в воздух поднял.
— Я приказ отдавал хлыстом махать?
— Так пялится она. Не слушается.
— То не твоя проблема, шут. Знай свое место подле моих ног и нос не в свое не суй.
— Горе нам от нее будет. Беда. Не надобно вам вот так общаться. Владыка прознает и…
— Не лезь. Просто не лезь в это, и все.
Я осмелилась сделать шаг вперед, и в то же мгновение Ниян на меня посмотрел, и я задохнулась от ужаса, когда передо мной огонь вспыхнул стеной от взгляда его.
— Сказали тебе — прочь пошла, значит, пошла.
— Я… я могу раны смазать. А он… он пока другим поможет.
Врожка быстро закачал отрицательно башкой своей непропорционально большой. И в тот же момент пальцы князя разжались, и тот кубарем покатился по траве ярко-зеленой.
— Давай мажь. А ты иди посмотри, что там другие расселись. Скажи, дальше двигаемся.
Языки пламени вниз спустились и вроде, как и погасли, но в траве крутились мелкими змейками, я когда ступила, они в разные стороны рассыпались, уступая дорогу. Подошла сзади, а у самой тошнота к горлу от ран его подступает и трясет всю от страха, что, если не смогу, он меня вот так испепелит в две секунды. Угольки одни останутся.
— Большой вы очень, князь. Сели бы куда. Я не достаю.
Сел на поваленное бревно, спиной ко мне. Ноги раздвинул и вытянул вперед, а я смотрю на расплавленные голенища сапог, и снова внутри все дрожать начинает.
— Ты чего там замерла? Если не знаешь — что делать, вон пойди.
— Там… там все в кожу вплавилось. Мне бы воды набрать. Отмочить от ран, повытаскивать куски. Божеее, они так глубоко.
И
— Рубахой оботри и мажь дальше.
Мазь на пальцы набрала, а она из темно-зеленой вдруг стала на глазах изумрудной, я вздрогнула и баночку выронила в траву, и так и застыла.
"Если змеевицу водную багряную растолочь в водице, ее яд рану затянет, а так нет спасенья от когтей мрако-псов, загниют раны у тебя на глазах". От звука старческого голоса бабки Пелагеи, который в ушах зашелестел, вся кожа покрылась мурашками. А рытвины кровавые на спине мужской становятся все глубже, словно разъедать их что-то продолжает.
— Мне воды совсем немного надо. Рубаху смочить.
— Давай, только быстрее. — не стонет, но я слышу, что с трудом каждое слово дается.
Я к озеру бросилась, едва сандалии скинула и в воду зашла, как увидела — по дну вьюном цветы красные ползут, на кораллы морские похожи, лепестки тугие мелкие на чешую похожи, и я, наклонившись к воде, цветок пальцами взяла, а он вдруг шипами прямо в кожу впился.
— Быстрее, смертная… быстрее, черт бы тебя побрал.
Я быстро надергала алых чешуйчатых головок и мазь зеленую из банки выковыряла — она с шипением в воду шлепнулась, а я цветы пальцами давлю, и они мне до крови колют руки. Сок вместе с кровью выжимается в банку, густеет на глазах, становится вязким. На негнущихся ногах вернулась к князю, а самой страшно и понятия не имею, что наделала. Только внутри уверенность, что все правильно, что поможет мазь из змеевицы.
Я осторожно, зажмурившись, на рану намазала.
— Ты что ее нагрела?
— Неет, — боязливо головой отрицательно закачала.
Повела по длинным следам от когтей очень осторожно, а у самой руки дружат, там на его коже по всей спине дракон нарисован или выжжен. Нет, не красиво, не так, как татуировки набивают, а словно кто-то наживую выжигал на нем эту тварь.
— Ты что-то делаешь или уснула?
— Я осторожно, чтоб больно не было.
Голову резко в бок повернул, и мне профиль его точеный видно. Длинные тонкие косички с кольцами по плечам змеятся, и едва отросшие волосы над мочкой уха не скрывают черную татуировку — какие-то иероглифы мне неизвестные. Скула, как художником нарисована. Веки опустил, и ресницы тень на щеки бросают.
— Боль — это жизнь, смертная. Если больно, значит, не сдохла еще. Боли радоваться надо.
— Зачем делать больно, если можно осторожно, если можно от нее избавить.
От мази на глазах раны затягиваются, а я вниз веду к пояснице и поясу штанов. Спина у него очень сильная, широкая с бугрящимися под смуглой кожей мышцами, они так и перекатываются под моими ладонями.
— Зачем врага от боли избавлять?
— Вы меня закрыли от псов. Я знаю. Это из-за меня раны…
Резко на ноги вскочил и выбил мазь у меня из рук.