Проклятие для Обреченного
Шрифт:
— Ты мерзкая хитрая тварь… - Говорит вся моя густо замешанная на обиде злость.
— Да, - еще одно передергивание плечами. – А если вдруг тебе противно оказаться использованной, порадуйся тому, что сегодня, благодаря твоей слепоте, будет пролито гораздо меньше крови, чем могло быть. Наш сын унаследует огромный кусок Севера. И за все это ты заплатила всего лишь… - Он делает неуловимое движение, оказывается рядом и раскрывает мои губы двумя пальцами. – Своим чудесным гостеприимным ртом. Сегодня ночью я закреплю урок, дикая кошка. И больше не буду таким ласковым.
Я знаю, что он нарочно
Я – не гордая дочь Севера.
И не женщина, за которую стоит обнажить меч, даже если придется встать против всей армии мира.
Я просто еще один гостеприимный рот. И наш брак – не более, чем игра, фарс. Он с самого начала знал, кто истинная наследница всех земель в округе. Он все рассчитал: дядя никогда не обратился бы к Намаре, потому что она не была его родной кровью. И тогда у Потрошителя не было бы удобного повода поиграть в благородство и прикрыть свои коварные захватнические замыслы справедливым возмездием.
Он с самого начала знал, что возьмет в жены меня.
И с самого начала я была всего лишь пешкой в этой игре. Довольно простой, как мне теперь кажется. Если бы я не была так самонадеянна и не тряслась за свою жизнь, то могла бы хоть что-то заподозрить. Но он не дал мне шанса, безупречно разыграв все, используя мои слабости и страхи.
Боги, если бы этот мужчина не был хладнокровным бездушным убийцей, я бы могла полюбить его когда-нибудь.
Но, к счастью, от него даже сейчас слишком выразительно несет кровью, а мертвый взгляд Торульда отрезвляет лучше всякой горькой настойки.
Я отворачиваю голову, чтобы выбросить проклятые пальцы изо рта, но генерал приближается и крепко, до моего невольного испуганного вскрика, засовывает стальную пятерню мне в волосы, сжимает и притягивает голову к себе, вынуждая встать на носочки, но и это не делает наши лица ближе.
— Хочу убедиться, что ты все поняла, - говорит почти так же безучастно, как и минуту назад, но в глазах снова появляется красный блеск, от которого у меня стынет кровь. – Когда я сегодня вернусь в нашу постель, ты будешь там, голая и покладистая, и сделаешь все, что я скажу. И как я скажу. Потому что после того, как я вырежу часть глупцов, возомнивших, что они в состоянии тягаться со мной, у меня не останется сил играть с тобой в терпение. Ты станешь моей женой, когда месяц на небе будет круглым, как серебряная монета, и до того времени я не буду трогать твою невинность… - Он коварно усмехается, одновременно проталкивая пальцы глубже в мой рот и поглаживая языком свои собственные губы. – Но с удовольствием воспользуюсь тем, что не опорочит твою драгоценную честь.
Меня мутит от грязи в каждом слове. От обещания использовать меня как заблагорассудится, теперь уже точно зная, что я не буду притворяться
Но кое-что я все-таки могу, хоть вряд ли Тьёрд забыл об этой моей «маленькой особенности».
Я провожу языком по его ледяным, как будто не живым пальцам и, делая вид, что тянусь к нему из последних сил, громким шепотом говорю:
— Видишь ли, господин. То, что ты так старательно бережешь до брака, чтобы потешить себя еще одной блестящей победой, уже давно украдено другими. Двумя насильниками, которых мой дядя нанял, чтобы убить меня и избавить себя от неудобных вопросов о законности его прав на замок и земли. Эту крепость вязли штурмом, сожгли изнутри и там тебя уже ничего не ждет. Хотя… - Я резко веду головой, чтобы на этот раз освободиться от хватки в волосах, хоть это и больно. – Ты ведь помнишь, да?
На этот раз мне кажется, что он не сдержит гнев и одним ударом снесет меня со стены, тем более, что между мной и пропастью не больше трех шагов. Его лицо немного бледнеет, крылья узкого острого носа расходятся, словно ему вдруг стало нечем дышать.
Но это длится лишь несколько мгновений. А потом генерал пожимает плечами и пинком отправляет в полет голову Торульда.
— Мне плевать, что случилось с замком до того, как под его стенами появился я.
Тьёрд оставляет меня одну: на колючем ветру, дрожащую от холода, страха… и неизбежности сегодняшней ночи.
Глава двадцать девятая
Как бы там ни было, я должна оставаться хозяйкой в своем замке.
Кроме меня о Красном шипе больше некому позаботиться, и когда меня не станет, у этой земли, камней и похороненных здесь поколений предков не останется человека, готового защищать их покой даже ценой собственной жизни. Я – последняя кровь славного северного рода, берущего начало от крови правителей Севера.
Мне нельзя распускать сопли и жалеть себя, даже если от желания расплакаться в горле ком, и рот открывать до боли тяжело.
Слуг все еще слишком мало, чтобы поддерживать необходимый уровень порядка, поэтому приходится сменить новое домашнее платье на старое и штопанное и вместе со Старой Ши в две руки месить тесто и разделывать мясо. Тьёрд вернется «с победой» и его вряд ли будет интересовать, почему его воины не получат свой заслуженный ужин.
— Он бы все равно тебя извел, - негромко, когда мы остаемся одни, говорит кухарка, пока я разделываю большой кусок теста на небольшие лепешки. – Торульд никогда и ни о ком не думал, кроме себя. Твоя мать его не любила.
Я неопределенно мотаю головой.
Конечно, он бы попытался это сделать. И почти наверняка заставил бы выйти замуж за одного из своих военачальников. За того, кто послабее. Кто бы согласился взять в свой дом порченую бесплодную северянку, которая таскалась с врагом вместо того, чтобы пустить себе кровь и с честью присоединиться к предкам.
Ближе к ночи небо затягивает тяжелыми серыми тучами и в воздухе появляется запах дыма и смерти. Он просачивается в каждую щель, пропитывает собой даже мысли и отравляет душу. Где-то там из-за моей ошибки, моего тщеславия, гибнуть невинные северяне, и снег тает от пролитой крови.