Проклятие дракона
Шрифт:
Но вряд ли он мог забыть это избиение.
Как только он закончил, дверь приоткрылась, Гриффит пробрался в комнату.
— Я принес немного мха… пальцы Судьбы, — он уронил сверток, что принес, и склонился к лицу Каэла. — Даже не скажешь, — он устроился на краю кровати и сцепил руки на коленях. — Я просто хотел зайти и сказать… ох…
Каэл смотрел, как он теребит голубой камешек пальцами.
— Зачем ты это делаешь?
Он отмахнулся.
— Это помогает держать мысли в порядке. Я просто хотел сказать, что мне жаль… не из-за того, что я побил тебя,
Каэл отметил, что это было худшее извинение из всех, что он слышал. Но он все равно кивну.
— Все хорошо. Вреда нет.
— Хорошо. Просто, когда я понял, что побеждаю, меня занесло. Хотя не мне говорить, — он подмигнул. — Ты знаешь, как это, когда кровь кипит в ушах, грудь раздувает, и тебе кажется, что ты можешь поднять целую гору!
Каэл никогда такого не ощущал. Ни разу. Он пару раз делал что-нибудь относительно сильное, потому что должен был, потому что не было выбора. Ему не нравилось сражаться, он не помнил ощущения, что мог перевернуть гору.
Он не помнил, когда был уверен, что победит.
— Твои мышцы, наверное, были из камня, — продолжал Гриффит. — Когда я тебя сбил, ощущалось, будто я сбил гору! — он ударил кулаком по столбику кровати, пол недовольно задрожал. — Ой. Гвен всегда ругается, когда я что-то ломаю. Говорит, контроль придет со временем, но я все еще срываюсь. Прости, — он шлепнул Каэла по колену и встал.
— Я рад, что это закончилось, — сказал Каэл.
Гриффит замер у двери.
— Закончилось? О, нет, это не так. Слушай, знаю, ты сдерживался, потому что я не так силен, как ты. Но Гвен хочет проверить, из чего ты сделан. Тебе придется побить меня ночью. Я не остановлюсь, пока ты не победишь, — бодро добавил он и пропал за дверью.
О, Гриффит думал, что Каэл позволил ему победить. Он не знал, что на самом деле избил Каэла. Ему было все равно, что о нем думала Гвен: он не собирался терпеть эти пытки.
Словно мысль призвала ее, Гвен ворвалась в комнату. Засов загремел о стену, опасно встряхнув ее.
— На ноги, болван. Ждет работа.
— Какая работа?
Зря он это сказал. Гвен впилась в его руку и потащила к двери, а потом ускорила пинком.
— Мы идем на охоту.
— Мне нужен лук.
Казалось, ее рыжие волосы встанут дыбом, она зарычала:
— Я скажу, что тебе нужно, болван. Тебе нужно молчать, иначе я буду бить тебя, пока твои губы не сомкнутся. Понятно?
Она вытолкала его за дверь, он не успел ответить.
— До встречи, юноша. Дыши воздухом и радуйся цветам! — крикнул Бейрд из кабинета.
Каэл не собирался так делать. В горах цветы без яда были полны шипов.
Он шел за Гвен вверх по склону, оглянулся и увидел кое-что тревожное: дым поднимался из середины деревни. Он присмотрелся и увидел, что крыши Зала нет. Черепица была разбросана, балки изогнулись, как ребра, и были черными.
Сердце Каэла сжалось в груди. Он пытался побежать туда, но Гвен сбила его сапогом на землю.
— Это пустяки. Мастера починят до ужина.
— Что слу…?
— Ничего, — каждое слово было предупреждением, вырезанным
Они зашли глубоко в лес, бежали, пока шум Тиннарка не пропал, пока их не окружили звуки дикой жизни. Гвен резко остановилась.
Она села на каменистую землю, скрестив ноги. Каэл сел с опаской напротив. Он знал, что нельзя расслабляться рядом с Гвен. Как только он думал, что в безопасности, она била его по уху.
— Гриффит не давал мне покоя, умоляя научить тебя биться как дикарь. Он убежден, что ты особый. Но мы знаем правду, да? — она ухмыльнулась. — Ты — пропащий случай.
Каэл отпрянул. Он много думал о словах мастеров. О том, как шептуны Средин были полны знаний, и сомнения сковывали их. Дикари почти ничего не знали. На днях один из мастеров спрашивал, как Каэл смог приручить деревянных птичек, которых он носил за спиной. Но… они были способны на невероятное.
Дикари работали неустанно, бились бесстрашно, сбивали огромные деревья. Они словно не умели сомневаться вообще. Быть дикарем означало прыгать, не глядя… Каэл начал понимать, живя тут, что всю жизнь смотрел, но не прыгал.
Он не знал, найдет ли в себе такую силу. Но он хотел попробовать.
— Я не настолько пропащий. Я могу учиться. Я хочу учиться.
Гвен не ответила. Она вытащила треугольник из дерева из кармана и опустила за землю. На нем не было украшений, не было слов. Треугольник стоял на основании между ними, указывал на вершины деревьев.
— Знаешь, почему треугольник — символ Райта? Потому что он представляет равновесие, необходимость думать тремя разными разумами. Но, как ни держи равновесие, одна сторона всегда важнее, — Гвен указала на треугольник. — Какая?
Каэл подумал сперва, что все стороны равны. Они были одной длины, как никак. Но почему тогда Гвен не положила его? Почему вонзила?
— Эта? — он указал на основание.
— Почему же?
— Потому что эта сторона поддерживает другие.
Она фыркнула.
— Типичный ответ мастера-творца, что всегда пытается найти глубокое значение за каждой мелочью. Это твоя проблема, ты не можешь просто сжать кулаки и разбить камень. Тебе нужна причина. Слабость, — проворчала она. — Целитель сказал бы, что все стороны равны, а воин сказал бы, что эта часть, — она коснулась вершины, устремленной в небо, — потому что к ней нужно тянуться.
Каэл даже не подумал о вершине.
— Плохой из меня воин.
— В твоей крови есть война, болван. Разум у тебя от творца, но глаза воина и сердце целителя.
Хотя ему не нравилось это признавать, Гвен была права. Порой Каэлу казалось, что он — целитель, особенно, когда он входил в разум. Пару раз он оказывался глубже воспоминаний. Он пылал гневом Деклана и плакал слезами Килэй.
Да, он мог поверить в целителя.
Но не был уверен в воине.
— Птица рождается с крыльями, но это не значит, что она сразу летает. Тебя нужно выбросить из гнезда, — сказала Гвен с жуткой улыбкой. — В войне важен не разум. Важно, что ты видишь. Ты ничего не делал, не раздумывая?