Проклятие Эдварда Мунка
Шрифт:
«Он все стерпит. Катастрофа. Собачка. Моя собачка. Щеночек. Послушный и дрессированный», – рассуждала Марина, поражаясь плескавшейся в душе нежности и своему легкому, невесомому телу.
И все-таки эти отношения выматывали. Каждый день его хотелось все больше. Он был совсем рядом, со своими нежными руками, глупыми признаниями, цветами. Тем не менее Марине казалось: Саша невыносимо мешает. Жить, работать, флиртовать, наслаждаться собой и окружающими мужчинами.
Может быть, она его убедила-таки, что надо уйти.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Не звонил, не приходил.
Трудно даже припомнить, когда Марина чувствовала себя такой несчастной. Может, в юности? Яркой, незабываемой и вместе с тем выстывшей от одиночества, вечных проблем…
«Новый роман Виктора Пелевина…» – набрали безвольные пальцы.
Ах, нет. Это уже было. Что же делать?
Марина встала из-за стола, закурила сигарету и подошла к окну. Мокрый снег уныло засыпал Маросейку, лип к красно-желтой вывеске «Макдоналдса», припорашивал темные скелеты деревьев и макушки припаркованных у обочины авто.
«Что-то случится, – внезапно поняла Марина. – Что-то страшное и непоправимое. Все к лучшему. Перестану мучить окружающих. И себя».
Выражение лица зашедшего в кабинет человека было ей хорошо знакомо. На Марину Красавину всегда смотрят только так – заискивающе, преданно, с надеждой.
– Антон, мне не работается, – призналась она. – Уже час сижу за машиной, не написала ни строчки.
Антон Зарицкий развел руками.
– Сочувствую. У меня наоборот. Вдохновение. Работа спорится. Только что отписался про выставку молодого художника. Может, потому, что торопился к тебе.
– А чем тебе еще заниматься? Сам ты рисуешь ужасно. Остается только писать о том, как это делают другие, – Марина затушила окурок в стоящей на подоконнике пепельнице и опять уставилась в окно. В голове вертелось: «Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает». Или – клин клином?
Словно прочитав ее мысли, Антон нерешительно сказал:
– Пойдем, перекусим? Работа – не волк. Времени у тебя вагон и маленькая тележка. До дедлайна [10] еще неделя.
Марина вздохнула. Антон прав – журнал «Искусство» выходит раз в месяц. Времени подготовить обзор книжных новинок еще, и правда, более чем достаточно. Но этот умственный паралич… Мысли, не желающие отклеиваться от плоского живота с кубиками мышц, стекающие по линии волос к той штуке, которую мальчик украл…
10
Последний срок сдачи материалов.
– Поехали, – решительно сказала Марина, машинально приглаживая ершистую стрижку. – Только не в ресторан.
Антон радостно улыбнулся.
– Обожаю тебя.
– А я тебя. Ты мне очень нужен.
Вторая фраза находилась ближе к истине, чем первая, однако Марину это ничуть не заботило. Мужчины были в ее жизни пешками, которыми можно вести свою собственную игру. Во всяком случае почти всегда можно…
Первый визит в ее квартиру – Марина понимала это совершенно отчетливо – впечатление не для слабонервных. Кровавые пентаграммы
И все-таки Антон вздрогнул, хотя переступал порог этой квартиры не первый раз. И все вздрагивали. Кроме Саши. Любовь слепа? Неужели он, и правда, видел только ее, Марину?
– Хочу тебя, – руки Антона скользнули под юбку, погладили ягодицы. – Соскучился…
Его дыхание холодило мятой, и это раздражало, мешало представлять другой рот, пахнущий клубничной жевательной резинкой, нежный, волнующий.
И руки не те, и член, да все, все не так, не то, неправильно.
Но рядом с Антоном можно быть собой. Не мучиться угрызениями совести. И не бояться того, что станешь любимой, а потом задохнешься от одиночества.
«Быть счастливой очень сложно, – думала Марина, лаская любовника. – Не хочу. Не буду. Сердце, заживай скорее…»
Если бы у следователя московской прокуратуры Владимира Седова кто-нибудь вздумал поинтересоваться, любит ли он ноябрь, он бы честно признался: ненавидит. Серый, промозглый месяц. А после пятнадцатого числа жизнь представлялась особенно трагичной. Пара застолий в честь собственного дня рождения сдавливала голову обручем тупой боли. Супруга Людмила ворчала. А маленький Санька, чувствуя недовольство матери, капризничал ночами напролет.
Володя смахнул со стареньких, но все еще резвых «Жигулей» размокший сахар снега. Сел за руль, повернул ключ в замке зажигания и сразу же понял: зря он чистил машину. Аккумулятор сдох окончательно и бесповоротно. Из-под капота доносились скребущие металлические звуки, двигатель не заводился. Он вышел из машины, нашел среди сваленных в багажнике инструментов провода. И минут пять переминался с ноги на ногу, ожидая проезжающее мимо авто, от которого можно «прикурить» его аккумулятору.
Через залитый молочным туманом двор медленно волочился бомж с огромным позвякивающим пакетом. На редкость бесполезное в данной ситуации создание.
Седов посмотрел на часы. Если звонить кому-то из ребят, то они приедут минимум через полчаса. И тогда все вместе точно опоздают на утреннее совещание, и шеф опять разорется, попутно припоминая все его грехи – как реальные, так и существующие исключительно в воображении начальника.
В синем прокурорском костюме, сдавливающем плечи, ехать в метро особенно не хотелось. Еще галстук этот форменный, удавка, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Обычно он ходил на работу в джинсах и свитере. Однако на встрече с начальством приходится выглядеть прилично, и вот он втиснут в шкаф костюма, и в нем так неудобно…