Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
Англия. Спокойная и чужая. С выбеленной до трупного цвета королевой, страшной, как Божий гнев, но считающей себя первой красавицей острова. Поссорившейся со своей родственницей, Марией Стюарт, не столько из-за трона, сколько из-за женского соперничества.
Остров, где засланные туда наблюдатели исчезают с неприятной регулярностью, как Одиссеи по дороге на Итаку. Торговый союз Ганза чувствовал, как заштормили под днищами его кораблей английские волны, но не понимал, что происходит.
И тут — московит. Придётся на Альбионе ко двору — честь и почёт Клаасу, что верного слугу английской короне подыскал. Вздёрнут его на суке какого-нибудь
Купец встряхнул серебряным колокольчиком, спросил у бесшумно появившегося слуги:
— Московит ждёт ли?
Получив утвердительный ответ, приказал привести.
Андрей Молчан при входе поклонился низко, не как на Западе принято, а по-московски, на восточный манер. Знал, что напыщенный голландец воспримет поклон как знак самоуничижения. Да и пускай: посмотрим ещё, кто кого в дураках оставит.
— Павел Юстин хорошо о тебе отзывается, — широко и фальшиво улыбнулся ван Рейн.
Говорил он на немецком. Медленно, чтобы глупый московит смог разобрать каждое слово.
— Исполненный христианским милосердием, я решил принять участие в твоей судьбе. Что скажешь, юноша?
— Да благословит вас Господь, сударь, — заново склонился в поклоне Андрей.
— Благословение Божье... эээ... как-то нематериально. Ничто на свете не даётся нам даром, кроме смерти, да и о той многие молят, как о милости. Жестокий век, увы!
Ван Рейн сделал паузу, чтобы варвар из Московии мог оценить всё величие фразы. Андрей изобразил приличествующее моменту восхищение, и, очевидно, удачно, потому что купец продолжил:
— Ты сможешь заработать денег и получить приличную работу, московит! Но — не всё сразу! Сначала придётся отбыть в славный и богатый Амстердам, ко мне на родину, — купец умильно вздохнул, — а оттуда путь твой будет лежать за пролив, в Лондон, точнее — в Штальхоф, ганзейский квартал. Я многое доверю тебе, московит, а это тоже недёшево стоит.
— Я оправдаю ваше доверие...
— Ещё бы! Иначе тебе не зацепиться за нашу жизнь. Господь не любит бедных!
Доверенные ему письма Молчан вскрыл ещё до того, как прибыл на корабль, в портовой таверне. Мало ли чего понапишет купец своим компаньонам, тут на доверии не прожить! Бумаги оказались в порядке, и Андрей запечатал их заново, ещё и лучше прежнего. Так и не поверишь, что печати трогали.
Путешествие проходило на редкость благополучно, встречные корабли оказывались такими же мирными торговцами. Андрей со скрытой печалью посмотрел вслед английской трёхмачтовой каракке, ощерившейся дюжиной пушек и завёрнутой в абордажные сети, затруднявшие пиратам атаку на корабль. Каракка, как говорили, шла курсом на Германию, а оттуда — на Русь.
Но кому Русь — матушка, а кому и мачеха. Андрей встретился взглядом со стоявшим на кормовой надстройке господином в длинном бесформенном одеянии, в какие тогда одевались врачи. Доктор был невесел и явно не радовался перспективе оказаться на землях Ивана Васильевича. Хотя и платил северный варвар иноземным лекарям гораздо щедрее его европейских коллег.
Амстердам понравился Андрею деловитостью, не понравился нравами. Портовые блудницы с вываливающимися через низкие декольте телесами, утратившие не то что скромность, но и сами воспоминания о существовании подобной добродетели. Торговцы в убогих одеждах, скрывающих раздутые кошельки.
Честнее всех казались вездесущие ландскнехты, менявшие свою кровь на чужое золото. Наёмников было много, сказывалась война с Испанией, странная, то вспыхивающая пожаром, то затухающая старыми углями. Война за веру, что часто означало — за то, у кого будет полнее сундук с золотом.
Андрей одни письма передал, другие получил. С приятно звякнувшим кошельком, разумеется.
В портовой таверне, в комнате, снятой на час, привычно вскрыл печати. Бумаги оказались интересными. За такие в любой стране могли укоротить на голову. А что, глупцам этот отросток без надобности.
Купцы Ганзы, протестанты и истовые борцы за веру, давали, оказывается, крупные суммы на поддержку католического мятежа в Англии. И тут же, в бумагах, были инструкции, как и кого из католиков передать на суд королевскому Тайному совету. Нашим и вашим, так сказать. Tertium non datur [14] . Что значит — выбрать одну из сторон? Играть следует наверняка, чтобы в любом случае быть с победителями.
14
Третьего не дано (лат.).
Вот в этот клубок друзей предстояло забраться Андрею. Что ж, работа!
Чужие письма Молчан старательно запечатал. Как, впрочем, и своё, тут же, в таверне, и написанное.
И, пока ганзейский когг [15] тяжело плыл в сторону Англии, письмо Андрея Остафьева неспешно ехало в другую сторону, в город-склад Нюрнберг, в дом герра Михаэля Колмана, торговца оружием и драгоценностями.
На самом деле уважаемого купца родители крестили Михаилом, а прозвание у него было Томила — вот как намучились отец да мать, наследника ожидая. И служить его удалось пристроить удачно, в Посольский приказ, к толмачам на выучку.
15
Торговое трёхмачтовое парусное судно, распространённое в XII—XVI веках в Северной Европе.
Это и определило судьбу Томилы.
В начале Ливонской войны после недолгой осады русские войска взяли город Дерпт. Руководившие обороной епископ с приближёнными выторговали у воеводы Петра Шуйского выгодный мир с сохранением самоуправления, свободы вероисповедания и беспошлинной торговли с Русью.
Туда, в покорившийся московитам Дерпт, пришёл вскоре оборванный человек в прохудившихся сапогах. Всё его имущество уместилось в заплечной суме, на какую не позарился ни один грабитель. С мужчиной было девочка лет пяти-шести, испуганно и робко прижимавшаяся к его ногам.
Странник рассказывал ужасные вещи. Как была взята штурмом и разграблена Нарва, как дикие московиты не только вверх дном переворачивали всё в домах, но (страшное дело, Господи Иисусе!) вскрывали склепы и раскапывали могилы в поисках сокровищ.
Господин Михаэль Колман потерял дом, родителей, жену, но сохранил собственную жизнь и жизнь дочери. И сбежал из уничтоженной московитами Нарвы не совсем пустым. В свёрнутой суконной ленте, служившей ему поясом, Колман вынес ощутимую колбаску серебряных талеров и золотых цехинов.