Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
— Хотите поступить ко мне на службу, юноша? Не отвечайте: вижу, что хотите. Тогда — добудьте мне весомые доказательства, что за спиной мятежников стоят Ридольфи и испанцы, и я обеспечу вас не только тяжёлым кошельком, но и шапкой из английской шерсти.
— Милорд любит выражаться поэтично, — ухмыльнулся Уолсингем. — Вы поняли, что вам обещано, юноша?
—Да, сударь, — почтительно поклонился Андрей.
Среди немногих товаров, которыми славилась Англия того времени, была овечья шерсть. Пряжа, сукно, одежда. Пахотные земли
Шерстью гордились, но её же брали иногда по принуждению, чтобы не ввозить лен и шёлк с материка. Каждый подданный королевы Елизаветы обязан был раз в год купить шапку из английской шерсти.
Так что Уильям Сесил много пообещал Андрею Молчану. Стать англичанином, если называть вещи своими именами.
Однако на пути к признанию стояло небольшое дело: распутать нити заговора, оставшегося неизвестным вездесущей, как казалось, секретной службе её величества.
Интриги и комбинации возможны, если за вами стоят люди и знания.
Андрей был лишён всего, поэтому обратился к рекомендациям Божьим. Не мудрствуйте лукаво, сказано где-то в Писании.
Поэтому-то и стучал Андрей поздно вечером колотушкой в дверь лондонского дома, принадлежащего итальянскому банкиру Ридольфи. А что время терять? Раскланялся с будущими хозяевами — и за работу.
Слуга, открывший дверь после долгой задержки, оказался, если верить его монологу, близким родственником и интимным другом не только родителей Андрея, но и всех домашних животных, принадлежавших его семье. И даже с письмом от Ганзы, с которым прибыл поздний гонец, у слуги были противоестественные греховные связи.
Но разбудить хозяина слуга согласился, и, как показалось Андрею, с плохо скрываемым злорадством.
Ещё какое-то время ожидания на холодном ночном ветру — и слуга объявился вновь, не в пример более предупредительный и вежливый.
Банкир Ридольфи ждал Андрея в приёмном покое, в Руси названном бы сенями. Молчан уже начал привыкать к странностям Европы. Например, к манере встречать гостей в большой, а значит, сырой и тёмной каменной коробке.
— Как, синьор, вы один, без груза? Но в письме говорится о деньгах, о больших деньгах! Где же они, осмелюсь спросить?
Ридольфи был высок, светловолос, лицом похож на языческого истукана Аполлона. А манерами — на балаганного шута, недавно побитого публикой. Больно и страшно, но представление должно продолжаться! А голос, что за голос! Скрежет железа по граниту, а не голос...
Странный он всё-таки господин, этот Ридольфи.
Но для Андрея — дверной ключ к Англии и службе у графа Сесила.
— Хороший вопрос вы задаёте, сударь! Прекрасный, можно сказать, вопрос! Только — для ушей ли прислуги?
Ридольфи поморгал, помолчал, застыв. Затем понял, что от него требуется.
— Пройдёмте, синьор,
— С удовольствием, сударь!
В кабинете, куда Ридольфи привёл Молчана, как видно, велись банковские дела. Столы и полки, стулья и кресла — всё было занято грудами бумаг, в стопках и грудах, в вызывающем удивление беспорядке. Что за банкир способен работать в подобном хаосе?
Андрей не только закрыл за собой дверь, но и подождал возле неё, прислушиваясь. Вдруг разбуженному слуге захочется полюбопытствовать, чем это занимается господин с поздним гостем? Слуге же, видимо, хотелось лишь спать: успокоенный, Андрей, смахнув какие-то бумаги на пол, уселся перед продолжавшим стоять хозяином дома.
— Что вы хотите услышать, сударь? Что велено вам сказать, или — что мне надо сделать, не ставя вас в известность?
— Второе, синьор, — тотчас откликнулся Ридольфи.
«Как интересно, — подумал Андрей. — Флорентиец умнеет на глазах».
— Вы знаете, как казнили графа Нортумберленда?
— Не надо подробностей, синьор, мне же ещё спать сегодня, а кошмары...
— А знаете, что его доверенного камердинера тогда оставили жить?
Ридольфи застыл, как жена Лота, превратившаяся в соляной столб.
— Он умер на дыбе, но успел рассказать людям милорда много интересного.
— Милорда?
— Вы разве не знакомы с графом Сесилом, сударь? Милейший, скажу вам, человек. С мягкими руками и детским взглядом. Добрым таким...
Андрей ядовито улыбнулся. «Забирает», — подумал он, глядя, как лицо банкира начинают покрывать бисеринки пота.
— Например, о том, сколько денег передал мятежному графу неизвестный доброжелатель.
— Ага! Неизвестный?!
Ридольфи явно оживился. Соляной столб оттаял.
Ничего, думал Молчан, сейчас мы доведём тебя до кипения. Выпаривать соль будем, значит...
— О да, милорд не знает его имени. Не то, что мы с вами, не так ли, сударь? Но знает суммы, напомню. Как и мы с вами, сударь. Но не Ганза...
Bueno, как говорил учивший его в Москве итальянец, пробивая защиту и касаясь кончиком шпаги незащищённой груди. Хорошо, сударь, вот я обозначил удар. Вести руку дальше или признаете поражение?
Ридольфи выпарился.
Мятежникам Нортумберленда досталось гораздо меньше денег, чем давала Ганза. Ридольфи хватило глупости и жадности, чтобы обокрасть немецких купцов. Банковский процент, per favore...
— Что вы хотите, сударь?
— Взаимопонимания, не больше. Знать о переписке, что идёт через вас. О людях, к вам обращающихся. Обо всём, сударь, что делается против её величества...
— Это же петля, — в ужасе прошептал Ридольфи.
— Отнюдь! Быть может, для кого-то, но не для нас с вами, сударь! Мы ещё не заработали всех денег, не так ли?