Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
Раки под мостом и без того жирные, и на корм к ним стрельцам не хотелось.
Да и не тати же ночные заявились к царскому дворцу, пусть и без приказа!
Снова открылась дверь в подклеть, но только один человек шагнул в тёмный проем.
Щелкалов и Грязной остались во дворе. Чтобы за стражей присмотреть: не ровен час, тревогу от излишнего усердия поднимут. И не в последнюю очередь, чтобы не шуметь излишне во дворце.
Умной разберётся, что происходит. Он из них — самый умный.
Боярин
Узкий проход закончился неожиданно, и Умной наткнулся грудью на дверь. Слава Богу, шёл боярин медленно, и петли не скрипнули. Через тонкую щель в проход скользнул луч неверного желтоватого света, и Умной услышал приглушённые голоса.
— Государь, я несведущ в ваших письменах, изволь начертать вот здесь буквы своего алфавита. Да, надо стараться, чтобы расстояния между буквами хоть примерно совпадали. Как наши шаги, что в математическом приближении одинаковы...
Бомелий говорил на латыни, а какой дипломат в те годы не понимал языка древних римлян? Умной обратился в слух, осторожно прижавшись к дверной щели.
— Готово, лекарь. Что дальше?
Голос Ивана Васильевича серьёзен и значителен. Они пишут? Что именно?
За последние дни не было оглашено ни одного государева указа. Значит, иноземец помогает Ивану Васильевичу вершить государственные дела? А по Сеньке ли шапка?!
— Теперь, ваше величество, извольте встать в центр изображённого нами круга.
Лучик света перед Умным померк, заслонённый широкой спиной.
Царь.
Застывший столбом в центре какого-то крута, о котором говорил лекарь.
Бомелий заговорил певуче и протяжно. Умной не разобрал ни слова, понял — не латынь, иной язык, не похожий на всё, когда-либо слышанные боярином.
Одновременно иноземный волхв лёгкими прикосновениями рук начал вращать перед собой царя, словно ребёнок, раскручивающий волчок.
Умной-Колычев не знал, что и думать.
Новое лечение? Как знать...
Нежданно боярин услышал в речитативе Бомелия нечто знакомое. Имя? Да. А вот и ещё.
Асмодей. Ваал.
Бесы из Библии.
Вот тебе и лекарь! Верно в народе стали говорить, только увидев новоприбывшего иноземца, — «злой волхв Елисей».
И не тронуть его сейчас, потому что с государем происходило неладное. Уже без посторонней помощи он вертелся всё быстрее, склонившись наподобие буквы С, едва не касаясь лицом высоко приподнявшихся при вращении краёв своего длинного одеяния.
— Сядь! — прошипел Бомелий, и не было к его голосе привычной угодливости.
И царь подчинился, сел на землю. Словно то был холоп перед грозным владыкой.
— Кто враги твои? Отвечай!
Так Грязной допрашивал
Только покорить... Это волю государя-то!
Умной засомневался, что сможет сейчас справиться в единоборстве с таким опасным человеком. Лучше затаиться и слушать, как ни хотелось сейчас вытянуть саблю из ножен и ворваться в подклеть. Да и кто пообещать может, что государь вернётся в нормальное состояние, если лекарь будет зарублен.
— Сигизмунд-король, — начал перечислять Иван Васильевич. — Курбский князь. Девлет, царь крымский... собака...
— А Елизавета Английская?
— Пошлая девица... Замуж ей надо, чтобы в королевстве хозяин был.
— За кого замуж?
— А хоть и за меня, чем жених плох?
Иван Грозный расхохотался, искренне, рассыпчато, словно и не был околдован иноземным чернокнижником.
— Отношение к Московской компании?
— Пусть торгуют, раз и Руси это в прибыль! А вот во власть чтоб не смели вмешиваться! Ни у себя, ни, Боже избави, здесь. Купцы у нас торгуют, не правят!
— Запомни: Московская компания — твои верные союзники и друзья, а Даниил Сильвестр — советник надёжный.
— Сильвестр...
Царь мешком упал на пол.
Не успел Умной понять, что происходит, броситься на помощь, как у упавшего оказался Бомелий. Открыв пробку стеклянного флакона, он поднёс горлышко к носу царя.
Иван Васильевич со стоном поднял руку, провёл ладонью по бороде, рывком поднялся.
— Что произошло?
— Бывает и такое, государь. Предупреждать боялся, чтобы доверие ко мне не пропало.
— Я ничего не помню. У тебя не получилось?
— Всё получилось, ваше величество. Но для этого и необходим второй, чтобы слушать, что чужая душа говорит. Свою же душу никому услышать не дано.
— Что же говорил?
— О смерти врагов своих, государь! Сигизмунда первым назвал...
— Добрая новость. Ещё и правдой бы оказалась!
— Душа человеческая в высях рядом с Господом витает, как же она ошибиться может?
— Ладно... Ещё что?
— Государыне нашей нового мужа сулил...
— Елизавете? Отзывался о ней с восхищением, поди?
— Не смею, государь...
— Говори!
— Пошлой девицей её называл... Говорил, что сватов зашлёшь.
— Вот теперь поверил тебе, Елисей! В письме так её назвал, в личном, что посол Дженкинс и Лондон увёз. Не мог ты про то узнать, значит, и остальное верно говоришь!
— Всё как есть говорю, государь! И про Московскую компанию...
— Про неё-то что?
— Говорить изволил, что Сильвестр — верный твой слуга.