Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Аксеничев Олег

— Шпага, направленная на Англию, — продолжил Андрей, — это армия герцога Альба, возвращающая в покорность королю Филиппу Низовые земли Испании. Контролируя Антверпен и Амстердам, очистив море от морских гёзов, удачливых пока не меньше, чем карибские пираты, Испания сможет направить к нам сразу два флота — из Атлантики и от Па-де-Кале. Если же испанские католики получат помощь от католиков французских...

— Интересно, придут ли такие мысли в голову кому-нибудь в Мадриде?

— Только если там кто-то имел счастье узнать вас так же близко, как и я, сударь.

— Большинство

считает близкое знакомство со мной несчастьем, — хохотнул Уолсингем.

Молчан же подметил, что лесть сделала своё дело. Глава тайной службы королевы был доволен, хотя и старался этого не показать.

— Вы многое смогли угадать, сударь. Но вот свою судьбу предсказать не сможете, готов побиться об заклад.

— Заведомо проиграю, поэтому отказываюсь от спора, — поклонился Андрей. — Готов служить, сударь!

— Служить придётся, и задание будет непростым. Вы прекрасно понимаете, что включение вас и почтеннейшего доктора Ди в состав посольства не было случайностью или капризом. Доктор Ди — ваше прикрытие, словно берет или крыша от солнца. Ему хотелось поработать с редкими книгами? Её величество предоставила ему такую возможность, разрешив поездку в Италию. В Венецию, точнее.

— Светлейшая республика не любит Англию, — заметил Молчан. — Там будет сложно работать.

— Светлейшая республика не любит Англию, зато с почтением относится к Испании и ненавидит Османскую империю. Вот этим вам и придётся руководствоваться, сударь...

Андрей ничего не ответил. Пока Уолсингем полностью не открылся, надо просто слушать. И думать.

— Испанец и турок ходят друг вокруг друга, как бойцовые петухи перед схваткой. И никто не решается нанести первый удар, раз силы примерно равные. Вот вам, сударь, и предстоит убедить султана, что настало время свести счёты.

«Сговорились они, что ли? — думал Андрей. — Кого может убедить в своей правоте бедный английский джентри?» Вот Джейн Ди, скажем, в своей любви он убедить не смог. Может, потому, что и любви-то не было, одно наваждение?

— В Венеции вас найдёт наш человек, — рассказывал дальше Уолсингем. — У него есть связи с османскими купцами, через них и подсунете нужную информацию. Каждый купец за границей — шпион, тут уж к гадалке не ходи... Как образец вы получите завтра утром бумаги, из которых видно, что испанский Неаполь остался практически без прикрытия от турецкого флота. Кто же упустит такой лакомый кусок?

— Пока мы доберёмся до Венеции, многое может перемениться...

— Я понимаю, поэтому и говорю лишь об образце. У вас жестокий ум, сударь. Вы придумаете, кого и как принести в жертву туркам.

— Ради Англии...

— О да, и ради себя самого. Её величество высоко оценивает своих слуг, когда они успешны. Не золотом, так должностью.

— Я понимаю вас, сударь!

Турки, всем в христианском мире мешают турки, страшны турки, опасны. И пусть Османская империя завязнет в Средиземноморье! Связав испанский флот, опасный для Англии. Не отпустив янычар на север, на помощь крымскому хану, рвущемуся к стенам Москвы.

Андрей

Молчан ощущал себя маленькой песчинкой, такой незначительной, но твёрдой. Попав в жернова, она рассыплется в пыль, так, что и следа не останется. Но, попав в рот с выпеченным из муки хлебом, может обломить зуб.

Обломать зубы врагам Руси — вот цель, достойная Молчана.

Хотя, чтобы остаться честным, Андрей должен был рассказать нам, что чаще думал не о грядущих интригах и тайнах, а о том письме, что надо отослать из Венеции в далёкий германский город. К Маргите, такой красивой и скромной.

Не спешите осуждать его, милые читатели! Есть любовь и есть работа. И кто сказал, что их нельзя совмещать?

* * *

Письмо в Нюрнберг ушло на второй день пребывания в Венеции. А в первый доктор Ди и его жена, по-прежнему холодная и молчаливая с Андреем, были размещены в приличной гостинице неподалёку от Дворца дожей. Сам Молчан нашёл небольшую квартирку рядом, сыроватую, но с отдельным входом и видом на подернутый ряской и пахнущий тиной канал. Прыгать из окна если и придётся, то невысоко и не больно — задом об воду.

В любой норе должен быть второй выход, Андрей давно затвердил это. Потому что собирался выжить, куда бы ни занесла судьба и служба русскому государю.

Человек Уолсингема сам должен был найти Молчана.

И найдёт. Можно подумать, так много англичан приезжает в заносчивый город святого Марка.

Каждый, как маяк. А уж почтеннейший доктор Ди, без сомнения, уникален — не пегой бородкой клинышком, так женой, молчаливо и успешно соблазнившей очередного итальянского синьора. Так скоро, в первый же вечер, едва лишь приехав в Венецию.

По эстафете её передавали, что ли? Как приятное приложение к дипломатическим и частным письмам из Франции, от ближнего к Екатерине Медичи синьора Гвидо Кавальканти.

Должно было болеть. Андрей же думал раньше, что любит Джейн Ди. Видимо, ошибался — похоть воспринял за высокое чувство... Маргита, как морская губка, смыла бесовское наваждение. Показала, какая она, настоящая любовь.

Сейчас же Молчан готов был молиться за здоровье любовника госпожи Ди и помочь, если уж так доведётся, сохранить их непристойное счастье на долгое время. Достаточно долгое, чтобы вокруг обсуждали эту скандальную связь, но не частые отлучки молодого спутника доктора Ди. Прикрытие — важная часть работы.

Следующим вечером Молчана нашли.

И, к прискорбию, не люди Уолсингема.

К закату Андрей несколько подустал от города и горожан. От странного диалекта, шепелявого какого-то, так отличного от итальянского, что выучил Молчан у своего наставника по фехтованию в далёкой теперь Москве. От узких, тёмных даже в полдень улочек, грязных и зловонных. От пестро размалёванных, режущих взгляд гондол и их горластых наглых возниц. От голубей, загадивших город сильнее, чем люди, если это, конечно, можно себе представить.