Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Аксеничев Олег

Но сам он не на дыбе, руки остались связанными за спиной. Суставы так не растянешь, и бить неудобно: тело от удара кнута начнёт крутиться, удар на удар не положишь.

Не получится и длинного разговора. Кровь подвешенного с каждым мигом сильнее притекает к голове, и вопрос времени, когда Молчан окажется в обмороке.

Значит, короткий диалог. В максимально неудобном для арестованного положении, чтобы допрашивающим было проще поскорее докопаться до истины.

Вот и они, за двумя столами. Три человека за первым; в одинаковых багровых одеяниях

с низко опущенными на лица капюшонами. Ещё один — за другим столом, с большим подсвечником. Секретарь, видимо. Молодой, с робкой ниточкой усов, остроносый, бледный даже при свете свечей. В светлой рясе...

Доминиканец. Инквизитор! Только этого не хватало!

— Что ты ищешь в нашем городе, англичанин?

Голос из-под капюшона звучал глухо и без эмоций. Кто из трёх судей заговорил?

Да какое это имеет значение? Для Андрея — никакого...

— Я сопровождаю учёного, доктора Джона Ди. И отвечаю за его жизнь и здоровье перед своей королевой.

— Ты говоришь на итальянском как уроженец Рима.

— Это благодаря учителю фехтования, синьору Маттео...

— Ты учился в Лондоне?

— В Москве. Я московит.

Странно видеть, как судья, что в центре, откидывает капюшон. Странно, потому что Молчан видел всё вверх ногами: казалось, что капюшон на мгновение упал вниз, затем же, чудесным образом, скрылся, взметнувшись кверху, за шиворот.

— Снимите его.

Охранники, безмолвно стоявшие позади, не развязывали узлы, просто перерубили верёвку, подхватив Андрея уже у самого пола. «И тут всё рассчитано», — решил Андрей. На неминуемый страх, что сейчас всё кончится, сейчас хрустнет череп, ударившись о каменные плиты, брызнет кровь из ушей или же вывернется шея, плотно прижав затылок к спине.

С напуганным человеком говорить проще.

— Но не развязывайте...

Его опасаются? Несмотря на то, что много времени пройдёт, пока конечности обретут подвижность, достаточную для схватки на равных хотя бы с одним из тюремщиков?!

Судья приблизился.

Не простой судья. Тот самый старик, встреченный на пьяцетте.

Что, дедушка, вторая ошибка, и на одном месте, не так ли?

Не испанец. Не англичанин. Да, дедушка, я московит, чем и горжусь.

— Московит на службе Елизаветы Английской?

Ты заинтересовал их, Андрей. Начинай говорить, выкладывай сведения, выгодные и полезные для тебя. Говори, чтобы поверили!

Чтобы выжил.

— Это долгая история, синьор. Мне удалось доказать её величеству, что я достоин доверия. В частности, способен сберечь ум и знания почтенного доктора Ди для нашего королевства.

— Доктор Ди копирует карты, ищет отчёты о путешествиях, но мы не можем понять системы в его поисках. Не разъясните ли нам это вы, синьор?

— Охотно. Джон Ди ищет любые сведения о плаваниях на север и восток от Англии. Он считает, что до Индии и Америки должен быть ещё один проход. Через Северный полюс.

— У нас, южан, вы ищете информацию о льдах и морозах?

— Да, синьор. От португальцев нами получена копия

отчёта Джузеппе Боннелли, вашего мореплавателя, решившегося повторить маршрут Колумба, но несколькими сотнями миль севернее. Буря разметала эскадру, сам же он был увлечён ветрами и несчастной судьбой далеко на север, к плавающим ледяным горам. К сожалению, документ, с которого сделана копия, не полон; возможно и то, что нам сознательно продали не все листы отчёта. Но и оставшегося достаточно, чтобы понять — на полюсе нет Мировой горы, описанной ещё античными картографами и путешественниками. Боннелли видел огромную страшную воронку, втягивающую океанские воды вглубь земли. Возможно, в преддверие ада... Вот вам и причина, погнавшая доктора Ди через половину Европы — дополнить или опровергнуть отчёт венецианца, жившего почти сто лет назад.

— О докторе мы узнали достаточно, юноша, — заговорил ещё один судья. — Теперь сочините что-либо о себе... С той же уверенностью, если можно.

Не поверили? Или — делают вид, что не верят?

Не дать подозреваемому обрести уверенность, заговорить с судьями на равных. Это азбука следствия. Григорий Грязной и не то в Разбойном приказе вытворял.

— Могу и сочинить, — согласился Андрей. — Хотя, вероятно, вам интереснее было бы услышать правду.

— Говорите, синьор.

Это снова сказал первый судья, тот самый старик.

Доминиканец, не разгибаясь, водил пером по длинному и узкому листу бумаги. Странный размер. Один допрос — один лист, что ли?

— Её величество желает знать, не собирается ли светлейшая республика замириться с Османской империей. Я должен был смотреть, думать и делать выводы. Раз уж я здесь, то попробую спросить о том людей, знающих всё о дипломатии Венеции. Вас, синьоры!

— Наглец!

Это второй судья. Хорошо, что выходит из себя. Нервы — это слабость. Слабость — это возможность уцелеть. Не переиграть бы только, не вызвать к себе ненависть. Тогда — смерть...

— Что вам, живущим на далёком северном острове, до дел Венеции и Стамбула?

— Только вы и испанцы способны удержать турецкий флот в Средиземном море, не дать ему выход в океан. Английский флот слаб, ему не справиться с таким могущественным врагом, и нам придётся забыть мечты о заморских владениях...

Из-за стола поднялся третий, до этого молчавший судья.

— Мы решили поверить тебе, иноземец! Поверить и позволить дальше подглядывать за нашим флотом. Не мешая, но и не помогая. Смотри, думай, делай выводы!

Показалось ли Андрею или в голосе судьи он расслышал усмешку?

— И помни, что второе приглашение сюда будет не столь счастливым для тебя, — вновь заговорил старик. — Ты окажешься в каменном мешке, сыром и кишащем насекомыми. Или будешь закопан в землю, пропитанную водорослями и пронизанную ходами дождевых червей. Они съедят тебя, заживо съедят, юноша.

— Я запомню, — пообещал Андрей, растирая затёкшие запястья.

Пообещал, конечно, после того, как прислужники обрезали стягивающие руки верёвки.