Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Аксеничев Олег

Молчан скользнул взглядом не по английскому тексту, как думал библиотекарь, но по арабским буквам, нацарапанным на плохо выделанном тёмном пергамене бурыми чернилами. Итак: «Творение великого мудреца и мага Абдула аль-Хазреда, переведённое английским дворянином Говардом Филипсом из Лавкрафта, является подложным. Лишь здесь, в этой рукописи — истина и сила». Ниже — каллиграфически выведенная вязь подписи. Аль-Хазред, разумеется. Лично.

Не опасная книга, говорите?

Безумный библиотекарь, судари мои, и безумные книги, видоизменяющиеся в зависимости от того,

кто их взял.

В очередном путешествии по серым туманным улицам Молчан примерял это определение к иным профессиям. Безумный аркебузир. Безумный писарь.

Особенно повеселило отчего-то — безумный шляпник.

Ещё же были безумное здание и безумные часы. Старо-Новая синагога, Андрей даже переспросил перевод названия. Перенесённая сюда прямо из Иерусалима некими ангелами, но под странным условием — чтобы в ней ничего никогда не менялось. Бедные строители, имеющие делать немного ремонта, о-вэй... И часы на еврейской ратуше, таки идущие в обратную сторону.

Был учитель ешивы, самодовольный ярко-рыжий еврей с длинными вьющимися прядями волос, нелепо падающими от ушей вниз. С барабанными раскатами имени. Рабби Иегуда-Лев Бен-Бецалель.

Не безумный. Совершенно нормальный.

Для мага и чернокнижника.

— О-вэй, — вздохнул Бен-Бецалель, внимательно и бесцеремонно оглядев посетителей, смиренно ждавших его перед входом в синагогу. — И за что такое испытание бедному еврею? Мучиться, чем я, ничтожество, могу быть полезным таким важным господам?

— Парочке гоев, бесцеремонно заявившихся из-за стены, ограждающей Еврейский город ещё со времён крестоносцев, — в тон Бен-Бецалелю продолжил Андрей.

Иегуда-Лев бросил на него быстрый взгляд, умный и заинтересованный.

— Вы не похожи на англичанина, молодой человек.

— Я из Московии.

— Таки скажите...

Бен-Бецалель легко перешёл с немецкого на русский, немного мягкий по произношению, но почти безупречный.

— Я родом из Познани, я ваших видел. Вы же... эээ... малость не любите у себя сынов Давидовых?

— Мы и себя, признаться... не всегда.

— О-вэй!

Густые брови Бен-Бецалеля встали домиком над понимающими, печальными от рождения глазами.

Андрей чувствовал, как ему начинает нравиться этот странный человек, суетливый и беспокойный. Нелепо одетый. Мудро скрывающий свою мудрость.

— Нам посоветовал к вам обратиться Мордехай Майзел, — вступил в разговор доктор Ди.

— Наш примас — голова! Нет гешефта, где он не имел бы своей монетки. Он — не бедный еврей, судари мои! Он бы и бароном стал при желании. Император легко променяет клочок пергамена на полновесный мешок с золотыми монетами...

— Станет? — осведомился Молчан.

— Вероятно.

Показалось Андрею, или Бен-Бецалель зябко передёрнул плечами, говоря это?

Мы с вами, уважаемые читатели, имеем право знать, что Молчан не ошибся.

Получив дар предсказания, скромный учитель еврейской школы знал, что после купленного баронского титула Мордехай Майзел начнёт желать всё большего. Когда-то в будущем он сговорится с нужным лицом и купит за вполне

приемлемые деньги... эээ... немного бессмертия, таки совсем чуть-чуть, для себя только. Став настоящим, не легендарным Вечным жидом, скитаясь из страны в страну, меняя внешность, но стараясь не расставаться с именем. Через три с половиной века лукавый, которого лучше лишний раз не называть по имени, решит, что достаточно поиграл с наивным человечком, решившим, что будет жить вечно. И приспешник Сатаны, приказом владыки оказавшийся в Москве, убьёт барона Майзела и напьётся его крови, ароматной и выдержанной за столь долгий срок. А отдалённый потомок Андрея Остафьева по прозвищу Молчан, одетый в странную одежду с малиновыми петлицами, найдёт тело убитого барона в горящем доме на Большой Садовой улице...

Молчан же решил, что ошибся.

— Чем могу быть полезен уважаемым господам ?

Интерес в голосе никак не совпадал с поведением рабби, ни шагу не сделавшего прочь от синагоги и явно предпочитавшего покончить с делом быстро и на ходу.

— Мыслями вот об этом.

Джон Ди осторожно развязал небольшой замшевый мешочек, что вертел до этого в руках.

Чёрный камень, похожий на половинку окаменевшего яйца, но больше в размерах — вот что было в мешочке.

— Уберите немедленно, что вы так неосторожны, увидят же, — Бен-Бецалель заговорил иначе, жёстко и отрывисто. — Говорить будем у меня в доме. Пока же скажите одно: откуда это у вас?

— Не поверите — от ангела.

— Не поверил бы, если б сказали иное. Так должно быть... Значит, это случилось! О-вэй, к добру ли?

Рабби вздохнул и пошёл, указывая путь к своему дому.

В Еврейском городе почти не было больших зданий.

— Много места может быть только на родине, — вздыхал Бен-Бецалель. — Чужбина приучает к тесноте...

Дом Бен-Бецалеля был мал даже для Еврейского города. Казалось, в нём ширины — с дверную притолоку; может, чуть побольше, но только чуть.

— На поц больше в каждую сторону, — сказал загадочное рабби.

За входом была крохотная прихожая и дверь, занавешенная бедной тёмной тканью.

— Здесь редко бывают гости, — сказал Бен-Бецалель, откинув занавесь.

— Тьфу, пропасть, — откликнулся Молчан.

Было чему удивиться. Бедное снаружи, жильё скромного еврейского учителя за открытой дверью превосходило размерами и богатством многие пражские дворцы чванливых имперских вельмож.

— Кто оценит богатство лучше бедного еврея? — не без иронии заметил хозяин жилища.

— Невероятно! — доктор Ди был поражён. — Как вам удалось вписать столь большой дом в такое узкое место?

— Что не под силу нам, знающим математику? Немного расчётов, немного перемен в планировке. И вот дом, снаружи маленький и неприметный, становится внутри... вполне ничего. О перестройке знали всё лишь двое — я и Иешуа Воланд. Но он уже никому и ничего не расскажет.

— Знания нередко бывают опасными, — кивнул Джон Ди.

— О да, смертельно опасными! — подтвердил рабби. — При передаче от человека к человеку в особенности...