Проклятие королей
Шрифт:
Я выставляю руку, чтобы отстранить принцессу, заставить ее замолчать, но она хватает меня за руку и опускается в поклоне.
– Здесь нет вашей вины, – получается у меня прошептать. – И мы должны быть покорны королю.
Ее голубые глаза полны слез.
– Мне жаль, – говорит она. – Мне так жаль.
– В этом нет вашей вины, – произношу я, чтобы она больше ничего не сказала. – И его вины не было. И моей.
А потом, как ни странно, мы счастливо живем под одной крышей. Отвагу, которую она явила, встретившись со мной и сказав, что оплакивает мою потерю и хотела бы
Она описывает дворец, Альгамбру, словно драгоценный камень в оправе зеленого сада, лежащий в шкатулке Гранадского замка. Рассказывает мне о ледяной воде, текущей в фонтанах – ее доставляют по трубам с гор высокой Сьерры, – и о пылающем солнце, под которым окрестности запекаются до сухого золота. Рассказывает о шелках, которые носила каждый день, и о ленивых утрах в облицованной мрамором купальне, о своей матери в тронном зале, вершащей правосудие и управляющей страной как равный отцу монарх, и о ее решимости распространить свою власть и закон Божий на всю Испанию.
– Вам все здесь должно казаться таким чужим, – задумчиво говорю я, глядя из узкого окна на свет, сочащийся над мрачным зимним пейзажем с неба, переливающегося серым: пепельный, сланцевый, темный, как сажа. На холмах лежит снег, вдоль долины несутся тучи, по стеклам в окнах барабанит дождь.
– Должно быть, словно в другом мире.
– Словно во сне, – тихо отвечает она. – Знаете, когда все совсем другое и все надеешься проснуться?
Я молча соглашаюсь. Я знаю, каково это: обнаружить, что все переменилось и возврата к прежней жизни больше нет.
– Если бы не Арт… не Его Светлость, – шепчет она, опуская глаза к работе. – Если бы не он, я была бы очень несчастна.
Я накрываю ее руки своими.
– Слава Богу, он вас любит, – тихо говорю я. – И надеюсь, мы все сможем помочь вам стать счастливой.
Она тут же поднимает взгляд, и ее голубые глаза встречаются с моими.
– Он меня любит, правда?
– Никакого сомнения, – улыбаюсь я. – Я знаю его с тех пор, как он был младенцем, и у него очень любящее и щедрое сердце. Благословение, что вы встретились. Какими королем и королевой вы однажды станете!
У нее рассеянный взгляд очень влюбленной девушки.
– Нет ли признаков? – бережно спрашиваю я. – Признаков того, что будет ребенок? Вы ведь знаете, как понять, что будет ребенок? Ваша мать или дуэнья с вами говорили?
– Ничего не нужно говорить, мать все мне объяснила, – отвечает она с очаровательным достоинством. – Я все знаю. Пока признаков нет. Но я уверена, у нас будет дитя. Мы назовем ее Марией.
– Вам надо молиться о сыне, – напоминаю я. – О сыне, которого вы назовете Генрихом.
– Сын Артур, но сначала – дочь Мария, – отвечает она, словно уже во всем уверена. – Марией в честь Богоматери, которая меня сюда благополучно привела и дала мне молодого мужа, который смог меня полюбить.
– И какой будет ваша страна? – спрашиваю я.
Она очень серьезна, это не детская игра.
– Не будет наказаний за мелкие проступки, – говорит она. – Правосудие не будут использовать, чтобы заставить народ повиноваться.
Я слегка киваю головой. Король ненасытен в наложении пеней на знать, даже на родственников, огромные долги, связавшие двор по рукам и ногам, подрывают его верность королю. Но я не могу обсуждать это с наследниками.
– И никаких неправедных арестов, – тихо говорит принцесса. – По-моему, ваши кузены сейчас в лондонском Тауэре.
– Мой кузен Уильям де ла Поул заключен в Тауэр, но обвинение ему не предъявили, – отвечаю я. – Я молюсь о том, чтобы их ничто не связывало с братом, Эдмундом де ла Поулом, беглым мятежником. Я не знаю, ни где он, ни чем он занят.
– Никто не подвергает сомнению вашу верность! – уверяет меня она.
– Я забочусь о том, чтобы не подвергали, – мрачно отвечаю я. – И редко общаюсь с родней.
Артур изо всех сил старается, все мы стараемся подбодрить принцессу, но зима среди холмов на границе Уэльса для нее длинна и холодна. Принц обещает ей все на свете, только что не луну с неба: сад, где можно будет выращивать овощи, апельсины, которые ей привезут, чтобы она приготовила сладости, которые любят в Испании, розовое масло для волос, свежие лилии – он клянется, что они будут цвести даже здесь. Мы все время уверяем ее, что скоро потеплеет, что будет жарко – не так, как в Испании, предусмотрительно замечаем мы, но достаточно жарко, чтобы гулять, не заворачиваясь во множество шалей и мехов; и уж точно однажды прекратится бесконечный дождь, и солнце раньше поднимется в ясном небе, и ночь будет наступать позже, и принцесса услышит соловьев.
Мы клянемся, что май будет солнечным, рассказываем ей о смешных играх и обрядах Майского дня: она откроет окно на заре, и ее встретят песней, и все красивые юноши оставят возле ее двери жезлы в лентах, а потом ее коронуют как Майскую королеву, и мы научим ее танцевать вокруг майского дерева.
Но, вопреки нашим планам и обещаниям, все выходит не так. Май оказывается совсем иным. Возможно, он и не мог быть таким, как мы обещали; но нас подвела не погода, не веселье, которому двор придается так легко и которое замышляется месяцами. Дело не в цветах и не в рыбах, мечущих икру в реке; соловьи запели, но их никто не слушал. Пришла беда, которую мы и вообразить не могли.
– Артур, – говорит мне муж, забыв о многочисленных титулах принца, забыв постучать в дверь моей спальни – он врывается в комнату, нахмурившись в тревоге. – Идемте, сейчас же, он болен.
Я сижу перед зеркалом, служанка заплетает мне косу, на подставке приготовлен головной убор, а платье на день висит на резной двери шкафа за спиной служанки. Я вскакиваю на ноги, выдергиваю косу у нее из рук, набрасываю накидку поверх ночной рубашки и поспешно завязываю тесемки.
– Что случилось?