Проклятие короля
Шрифт:
— Недолго ему осталось! — нехорошо усмехнулся Растик, и, выдернув из поленницы чурбак поувесистей, двинулся к носилкам. — Никогда не любил магов: от них одни неприятности…
— Он — не маг. Совершенно точно. Печать на него наложена… — буркнула старуха. И, увидев, что Оглобля поднимает полено, заорала: — Не бери грех на душу! Он-то при чем?
— А что мне делать? — остановив замах, спросил здоровяк. — Ждать, пока он выпьет и меня, и Лисицу, и всех тех, кто к нему приблизится?
Марч задумчиво посмотрел на раненого, на полено в руке Растика, потом перевел взгляд на знахарку и негромко поинтересовался:
— А эту печать
— Смеешься? — Старуха посмотрела на него, как на юродивого. — Я тебе что, маг Жизни? С моим запасом силы я могу только заговорить кровь, убрать боль и… кое-что еще… Будь я хоть чуточку сильнее, меня бы тут не было…
— Было бы, не было бы… Нашли тему для разговора… Что с этим-то делать будем? — хмуро глядя на Ярену, спросил Растик. — Может, просто выбросить за околицу и дело с концом? Все равно лечить ты его не собираешься…
— Мда… — вздохнул Марч. — А я надеялся получить с него как минимум два золотых…
— Сколько?! — одновременно воскликнули знахарка и брат кузнеца. — Целых два?!
— Вы его меч не видели! — Лисица подергал себя за бороду и расстроенно сплюнул. — Небось, обошелся ему в целое состояние…
— Так, может, его и продадим?
— Ну, если твой брат сможет привести его в нор… — начал было Марч, но договорить не успел — старуха внезапно всплеснула руками и вцепилась в свои космы:
— О чем ты говоришь? Какие «два»? Эта печать должна стоить не меньше пятидесяти. А то и ста! Ста полновесных монет! Значит, за спасение своей жизни он отвалит нам… не меньше двадцати!
— Ты же только что сказала, что не собираешься его лечить! И ни за что к нему не подойдешь! — ехидно ухмыльнулся Марч, расслышав в голосе знахарки нотки алчности.
— А зачем подходить-то? — искренне удивилась старуха. — Печати моя помощь не нужна — вон, кровь давно заговорила, жар уже сгоняет… Побольше жизни, регулярное питание — и через пару месяцев он даже сможет самостоятельно ходить…
— Ну, и чьей жизнью мы с ним будем делиться? — хмуро поинтересовался Оглобля. — Мне своей как-то не хочется…
— Дурень! — фыркнула Ярена. — Твоей-то зачем? Отвезите его в Седое урочище и оставьте в кошаре… Овец там — море… Каплю жизни с каждой — и он быстро придет в себя. А животные даже не почувствуют. Впрочем, если парочка-другая и подохнет, то включим их стоимость в плату за лечение…
— А… кто смотреть-то за ним будет? — задумчиво почесав в затылке, поинтересовался Марч. — Кормить, поить, мыть? Одними овцами тут не обойдешься!
— Марыська! — пожала плечами старуха. — Чай, не первый мужик в ее руках… Сказать, чтобы держалась подальше, и все…
— А… Рогатине говорить будем? — Оглобля вернулся к поленнице и аккуратно положил полено туда, откуда взял. — Староста все-таки…
— Угу… — кивнул Лисица. — Будем. И не только говорить, но и делиться…
Глава 5
Мейн Лоуд Молния
Первую половину дня мейн Лоуд умирал со скуки: в том, что делали на полигоне лучшие студенты третьего курса стихийного факультета, не было ничего интересного. Обладатели алых нашивок на ученических мантиях [23] старательно выплетали канонические печати, наполняли их силой и обрушивали на несчастные мишени. Неподвижные деревянные манекены, облаченные в стеганки, кольчуги, кожаные или бронзовые нагрудники, то и дело вспыхивали, трескались, покрывались льдом или инеем. И
23
Алая нашивка на мантии демонстрирует статус отличника.
По сути, все те навыки, которые демонстрировали экзаменуемые, пока никуда не годились. Плетения создавались крайне медленно и в непосредственной близости от студента; обретя форму, печати начинали двигаться к мишени с небольшими задержками, а достигнув точки срабатывания, не всегда оказывались достаточно мощными. Но самым слабым местом всех этих Огненных плетей, Ледяных копий и Солнечных брызг была концентрация. Будущие стихийники каким-то образом умудрялись отвлекаться на все, что угодно, включая даже разговоры экзаменаторов! Впрочем, ничего удивительного в этом не было — работать против мечников, под дождем стрел или в секторе атаки боевых магов их еще не учили.
Нет, конечно же, среди них были и своего рода самородки — трое подающих надежду ребят искренне старались копировать работу студентов пятого-седьмого курсов: создавали плетения не линейно, на безопасном расстоянии от себя и порой даже изображали что-то похожее на трансформацию — создание боевого заклинания из нескольких небоевых. Однако во всей их работе не было главного — новизны. Того, что архимаг называл Созиданием: все их печати от первого и до последнего штриха повторяли базовые. И даже создавались так, как рекомендовали преподаватели…
Зато после обеда этой самой «новизны» должно было быть предостаточно: предсказать, во что преобразуют канонические печати перепуганные атмосферой экзамена посредственности, было практически невозможно…
…Первое же плетение, которое создал обладатель потрясающего по объему запаса силы, но тупой, как обух топора, Гешер Дубина, вызвало у эрра Лоуда неподдельный интерес: вместо того чтобы превратить мишень в кусок льда, безумная паутина из алых линий почему-то окутала ее облаком из превратившейся в пар бронзы. А через мгновение до столов, за которыми восседала экзаменационная комиссия, донесся ужасающий смрад — судя по всему, какая-то из частей плетения заставила мгновенно сгнить кожаные ремешки, крепившие панцирь к опорному столбу…
Принимать участие в обсуждении бесталанности Дубины, от отката заклинания покрывшегося инеем с ног до головы, архимаг не стал — закрыв глаза, он старательно запоминал только что увиденную структуру. Стараясь успеть до того, как перестанет действовать активированная им руна Ясности…
— Простите, что прерываю ваши раздумья, мейн [24] , но в Академию только что прибыл верховный маг его величества Азама Манорра эрр Урден!
Услышав еле слышный шепот возникшего за спиной ученика, Молния чуть было не выругался вслух: мало того, что появление в Элинваре верховного королевского мага должно было помешать ему собрать достаточное количество материала для будущих исследований, так еще и наверняка сулило очередные крупные неприятности.
24
Мейн — уважительное обращение к ректору Академии.