Проклятие лорда Фаула
Шрифт:
— Чаще?
— Конечно же. Если бы проказа была актом жестокости — Создателя или кого-то еще, — она не была бы столь редка. Зачем довольствоваться несколькими тысячами несчастных жертв, если можно иметь несколько миллионов?
— Случайность? — пробормотал великан. — Друг мой, ты смущаешь меня, говоря об этом с такой поспешностью. Возможно, в твоем мире Создатель может противопоставить Презирающему лишь ограниченную силу.
— Возможно. Но я думаю, мой мир живет совсем не по тем же законам, как у этого.
— Но, тем не менее: ты сказал — разве не так? —
— Это было шуткой. Или метафорой. — Кавинант сделал еще одну попытку превратить свой сарказм в юмор. — Я никогда не видел разницы между этими понятиями.
Великан долго смотрел на него, потом спросил осторожно:
— Мой друг, ты шутишь?
Кавинант встретил взгляд великана зловещей усмешкой.
— Кажется, нет. Но не беспокойся об этом. — Кавинант решил, что пора бы прекратить этот разговор. — Неплохо было бы поесть чего-нибудь. Я голоден.
К его облегчению, великан тихонько засмеялся.
— Ах, Томас Кавинант, ты помнишь, наверное, наше путешествие по реке в Твердыню Лордов? Наверное, в моей серьезности есть что-то такое, что возбуждает аппетит.
Протянув руку куда-то в сторону, он достал поднос с хлебом, сыром и фруктами, а также с флягой вина. Пока Кавинант поглощал пищу, он продолжал тихо посмеиваться. Насытившись, Кавинант решил наконец-то оглядеться вокруг. И испытал настоящее потрясение, обнаружив, что пещера была обильно украшена цветами. Гирлянды и букеты лежали повсюду, словно за ночь каждый ранихиец вырастил сад, изобилующий белыми цветами и зеленью. Белое и зеленое смягчало суровую обстановку Обители, создавая впечатление, что камни покрыты прекрасным ковром.
— Ты удивлен? — спросил великан. — Эти цветы — в твою честь. Многие ранихийцы собирали их всю ночь. Ты тронул сердца ранихинов, а ранихийцы — не бездушны, хоть и не отличаются благодарностью. Их посетило чудо — пятьдесят ранихинов предложили себя одному человеку. Я думаю, что подобным ранихины не почтили бы даже сам Анделейн. Поэтому они выказали тебе ту честь, какая оказалась им по силам. А раньше, до Осквернения, они могли бы оказать тебе куда более запоминающуюся честь. — Честь? — эхом отозвался Кавинант. Великан уселся поудобнее и сказал, словно начиная длинное повествование:
— Я знаю об этом лишь по словам других, потому что сам не видел, какой была Страна до Осквернения. Тогда ранихийцы могли бы выказать такую честь, которая запомнилась бы тебе надолго. В те времена все было гораздо прекраснее, но даже у Лордов не нашлось бы такой красоты, которая сравнилась бы с великим искусством ранихийцев. Оно называлось костяной скульптурой — анундивьен йаджна на языке древних Лордов. Из скелетов, очищенных на Равнинах Ра стервятниками и временем, ранихийцы изготавливали фигурки редкого правдоподобия и красоты. В их руках — и под властью их песен — кости сгибались и становились мягкими, как глина, принимая самые причудливые очертания, так что из белой сердцевины ушедшей жизни ранихийцы делали эмблемы для живых. Сам я никогда не видел этих фигурок, но память о них жива еще среди великанов. В лишениях и бедствованиях,
Голос его становился все тише, но спустя миг он громко запел:
Камень и море крепко связаны с жизнью…Тишина уважительного внимания окружила его. Несколько домозаботящихся остановились рядом с ним, чтобы послушать. Немного спустя один из них махнул рукой в сторону площадки перед входом в Обитель, и Кавинант, переведя туда взгляд, увидел Гибкую, быстро пересекающую открытое место. Ее сопровождал Лорд Морэм верхом на красивом чалом ранихине. Это зрелище порадовало Кавинанта. Он допил вино и отсалютовал Морэму.
— Да, — сказал Морестранственник, заметив взгляд Кавинанта, — много событий произошло этим утром. Высокий Лорд Протхолл предпочел не предлагать себя, сказав, что его старые кости будут более к лицу лошадке поменьше, имея в виду, как мне кажется, что опасается, как бы его старые кости не оскорбили ранихинов. Но он напрасно недооценивает свои силы. Кавинант почувствовал в глазах великана какой-то намек.
— Однако он все же собирается после окончания похода сложить свои полномочия — если, конечно, этот поход закончится для него удачно, — сказал он Морестранственнику.
В глазах великана появилась улыбка, — Это пророчество?
Кавинант пожал плечами.
— Ты знаешь это не хуже меня. Он слишком много думает о том, что ему не удалось овладеть Учением Кевина. Он считает себя неудачником, и будет по-прежнему думать так, даже если ему удастся вернуть Посох Закона. — Это и в самом деле пророчество.
— Не смейся, — внутренне Кавинант понимал, что его знание исходит из того факта, что Протхолл отказался быть выбранным ранихином. — Лучше расскажи мне о Морэме.
Великан с готовностью отозвался:
— Лорд Морэм, сын Вариоля, был выбран сегодня ранихином Хайнерил, который раньше был скакуном Тамаранты, жены Вариоля. Великие лошади вспоминают о ней с уважением. Ранихийцы говорят, что никогда прежде ни один ранихин не выбирал себе второго седока после смерти первого. Воистину, на Равнины Ра пришло время чудес.
— Чудеса, — пробормотал Кавинант. Ему не хотелось вспоминать о страхе, с которым смотрели на него все ранихины. Он заглянул во флягу, словно ее пустота могла оказаться обманчивой.
Одна из домозаботящихся, заметив его жест, заспешила к нему с кувшином. Кавинант узнал Веселую. Она приближалась к нему среди цветов, затем остановилась. Когда она заметила, что он видит ее, то опустила глаза. — Я хотела бы наполнить вашу флягу, — сказала она, — но не знаю, как это сделать так, чтобы не обидеть вас. А вы принимаете меня почти за ребенка. Кавинант состроил гримасу, глядя на нее, — она была для него словно живым упреком, и он весь внутренне сжался. С усилием, сделавшим его голос холодным и официальным, он сказал: