Проклятие – миньон
Шрифт:
– Хороший мальчик, – решил шут.
И хотя лорд Мармадюк не уточнил, кого именно из мальчиков, Цветочка Шерези или Дэни ван Сола он имеет в виду, паж принял похвалу на свой счет и мило покраснел.
Глава 3
Черное полнолуние
Патрик лорд Уолес был самым красивым мужчиной в пяти королевствах. Даже сейчас, лежащий неподвижно на койке в госпиталии, бледный, измученный, почти бездыханный, он был красив. Его тонкие четкие черты лица, белоснежная кожа, золотистые волосы так и просились на эпичное полотно, которое я назвала бы просто и емко – «Скорбь». Скорбь была моя и она
До госпиталия я была в порядке, даже в неплохом настроении, потому что исполнение мечтаний обычно повышает настроение счастливца. Я стала миньоном – это ли не повод к радости? Я и радовалась, пока тихонько, потому что для полномасштабной радости мне были необходимы зрители, но радовалась. А потом меня ввели в длинный сводчатый зал, так похожий и не похожий на миньонскую казарму. Два ряда кроватей с неподвижными телами на них. Тяжелая тишина и тяжелый запах каких-то лечебных благовоний. Я замедлила шаги, рассматривая неподвижные лица своих друзей и приятелей. Эжен Лятре, Жан Алари, Анри Турень… Я знала их всех, имя каждого я могла назвать и называла, шепотом, сглатывая слезы, а на имени Патрика они хлынули неудержимо. Если бы я послушалась тебя, дружище, если бы осталась с вами вместо того, чтоб танцевать на балу с проклятым Гэбриелом, все сложилось бы иначе. И было бы гораздо лучше, лежи я сейчас на соседней койке, такая же бездыханная. По крайней мере, тогда меня не терзала бы боль потери.
Я рухнула на колени, опустив лицо, дурацкая стрела мешала, и я отбросила в сторону постылый артефакт лорда Этельбора. Братья-медикусы, поначалу отнесшиеся к моей скорби с пониманием, быстро утомились, попытались успокоить меня, бедняга паж тоже внес свою лепту, но все было бесполезно.
– Возьмите себя в руки, лорд Шерези.
Глумливый голос заставил меня поднять голову. Надо мною стоял Гэбриел ван Харт.
– Это все из-за тебя, – всхлипнула я. – Ты виновен в том, что мой любимый… друг… в том, что Патрик…
Я и раньше замечала, что стоит обвинить в своих бедах не себя, а кого-то другого, беды становятся не такими глобальными и вполне переносимыми. Ван Харт этой хитрости, видимо, не знал, потому что на его лице, по крайней мере, на той половине, которую не украшал шрам и которую мне удалось рассмотреть из своей коленопреклоненной позы, читалось недоумение.
– Смертная бледь, которой вы надышались в казарме, граф, не лучшим образом повлияла на ваш ум.
Действительно, что это я? Нашла кому и что предъявить! Нас же так мало осталось. Всего четверо из полутора сотен, четверо бравых миньонов нашей королевы! Я всхлипнула, теперь умильно, и обняла лорда ван Харта под коленями. Тот, разумеется, попытался шагнуть назад и, разумеется, упал на спину, не в силах сдержать напор моих дружеских чувств. Так мы и барахтались в межкроватном пространстве, пока не были извлечены оттуда лордом Виклундом.
– Совсем наш Цветочек расклеился, – сокрушался великан, забрасывая меня себе на плечо. – Простите моему другу несдержанность. Старые раны….
– Его настроение меняется, как направление ветра, – негромко бормотал Станислас. – Если бы Басти был женщиной, я бы сказал…
– В этом случае я бы очень удивился, – сказал Ван Харт, – увидев на нем адамантовую звезду.
– Неужели? – Виклунд перехватил меня под мышками, повертел, как тряпичную куклу, из стороны в сторону. – Действительно. Ай да граф, ай да наш жеребчик.
И мужчины заржали, неявно продолжив лошадиную тему беседы.
– Поставь меня на ноги, –
– Обещаешь не драться?
– И не лезть к окружающим с объятиями?
– И объяснить, каким образом тебе удалось разделить ложе с ее величеством?
– Драться не буду, объятия мои вам придется заслужить, а что касается вашего последнего вопроса, – оказавшись на полу, я покачнулась на каблуках и обвела всех троих собеседников грозным взглядом, – вынужден заметить, что считаю его недостойным мужчины и дворянина и оставлю его без ответа.
Я их пристыдила, Станислас даже покраснел и потянулся за спину к своей мандолине.
Мы были у кровати Патрика, я сокрушенно вздохнула, поправила краешек простыни на груди лорда Уолеса и обратилась с вопросом к ближайшему брату-медикусу. Тот заверил, что состояние нашего друга не внушает опасений больших, чем об остальных, что уход за ним осуществляется с достаточным тщанием, что ничего сверх того, что могут предоставить ему в госпиталии, больному не требуется. Брат-медикус был знакомым, именно он присутствовал при моем эпохальном аресте, его звали Гвичи, и я уважительно обратилась к нему по имени. Брат Гвичи светло и грустно улыбнулся на это. Маменька моя, дай ей Спящий здоровья, всегда говорила: «Собственное имя, услышанное из уст человека, обличенного властью, звучит слаще музыки. Запоминай, дщерь моя, как зовут арендодателей, слуг, кузнецов и кухарок, прачек и повитух. Так ты приобретешь власть не силы, но любви». Сейчас я заслужила пусть не любовь, но явно расположение маленького медикуса. Он тоже поправил простыню на Патрике, и я поняла, что времени теперь моему другу он будет уделять больше.
О стреле я вспомнила позже, когда мы с друзьями уже покинули госпиталий. Но как вспомнила, так и забыла. Возвращаться не хотелось, я опять разревусь, опять впаду в неистовство, а мой организм, только оправившийся от отравления, мог этого и не перенести. Я попросила разыскать этельборов артефакт встреченного в коридоре пажа, тот поклонился в ответ, уважительно рассматривая мое левое ухо с королевским адамантом. Явно повысившийся статус графа Шерези вызывал во мне удовольствие, а тревогу – то, что настроение мое действительно болталось из стороны в сторону, как флюгер на ветру.
Гэбриел ван Харт нас покинул, попрощавшись с Оливером и Станисласом, и друзья повели меня в наши покои.
Тысяча мокрых фаханов, какой стыд! Я вспомнила, как обнимала колени ненавистного ван Харта и мысленно застонала. Что за комичная нежность? И это сразу после вспышки яркой, как огонь, ненависти. Почему меня так треплет? Я никогда не страдала истериками, никогда. Я была нормальной спокойной девой, взращенной на природе, хорошо и разнообразно вскормленной, иногда порывистой, но веселой и благодушной. Даже в эти дни, когда женщинам вроде как положено проявлять плаксивость и прочие дамские чудачества, я ничего необычного не ощущала. Неужели…
– Мне нужно сначала посетить библиотеку, – сообщила я друзьям.
– Что тебя там интересует? Древние трактаты об искусстве любви? – напел Станислас.
Я отвесила ему затрещину:
– Какие из сплетен о моем неожиданном возвышении успели достигнуть ваших ушей?
– Все, – сказал Виклунд, – и мы с доремарцем решили не верить им.
– Почему же? Некоторые из них довольно эпичны.
– И противоречат друг другу. – Станислас потер затылок. – В узилище мы видели, что ты не был ранен. И когда ты успел убить де Краона? До узилища или после?