Проклятие – миньон
Шрифт:
– Где Патрик?
Я пожала плечами.
– А где ты шатался все это время, Цветочек? Провел ночь с ван Хорном?
– Вот уж нет! И не с ван Хорном, а с ван Хартом, меченый… – я хотела по привычке обозвать Гэбриела «меченый красавчик», но вовремя исправилась, просто пропустив второе слово эпитета, – за эту ночь успел сменить родителя!
И я поведала друзьям о событиях бала и своих ночных злоключениях до момента встречи с королевой.
– Так ты провел ночь с Мармадюком?
– Не с ним, а у него, лорд-шут отсутствовал, так что я просто промаялся ожиданием в его покоях до утра.
Дверь опять открылась,
– Лорд ван Харт! – сиропно проговорила я. – Неужели и вас, такого достойного будущего канцлера, подвергли позорному аресту?
– А у меня отобрали инструмент, – пожаловался Станислас, разрушив наступившую за моим вопросом гнетущую тишину.
– Где же вы провели ночь, любезный ван Харт?
Во второй раз гнетущей тишины не получилось, Гэбриел выразил сочувствие менестрелю, блеснув глазами из полутьмы, меня вниманием не удостоив.
Мне стало обидно, просто до зелененьких фаханчиков. Ты жалкая, Басти, жалкая брошенка, как назвали бы тебя в Шерези в такой ситуации. Парень объяснил тебе доступно – он не желает иметь с тобой ничего общего. «Бастиан Мартере граф Шерези, я прошу вас больше никогда не докучать мне своим присутствием…» Куда уж доступнее. А ты, глупая девка, пытаешься его теперь уколоть, докучаешь. Знаешь почему? Потому что хочешь чувств, если не любви, то ненависти, равнодушие Гэбриела ранит тебя.
Я поморгала, чтоб зелененькие фаханчики перестали мельтешить перед глазами. Избавление от воображаемой нечисти заняло минут пять, все это время сокамерники поддерживали негромкую беседу. Надо было спасать, если уж не ситуацию, так лицо – вступить в разговор и перевести его в другое русло.
– Лорд Виклунд, – сказала я строго, – извольте продемонстрировать нам свой эпистофей.
Вот теперешняя тишина была такой, как надо. Ее можно было резать ножом и мазать на хлеб, такой она была тяжелой. И гнетущей, как могильная плита. И звонкой, как жужжание летних мух над помойкой. Миньоны переглянулись, Станислас несмело улыбнулся другу, Оливер залился румянцем, а на ван Харта я не смотрела.
– Ты уверен, Цветочек? – очи лорда Виклунда опустились вниз, к гульфику. – Не думаю, что там остались для тебя загадки.
Румянец приобрел оттенок зрелой вишни, перезрелой вишни и приблизился к цвету раскаленного в кузне металла за считанные мгновения.
Святые бубенчики, какие эпичные болваны населяют Ардеру! Проигнорировав полный ужаса взгляд, я сама схватила великана за белоснежную гриву и заставила его склонить голову.
– Это шейный позвонок, – негромко сказал ван Харт.
Я сделала вид, что не слышу.
– Второй от основания черепа.
Считать позвонки мне не пришлось, потому что на два пальца ниже и правее на коже лорда Виклунда был вытатуирован простецкий крестик, на который и предписывалось нажимать в случае незапланированного впадения вышеозначенного лорда в боевое безумие. На всякий случай я понажимала туда раз пятьдесят и давила бы еще, если бы Виклунд не стал отбиваться.
– Чудесно, – сказала я, опускаясь на помост, – теперь у нас на одну тайну меньше. Нам осталось выяснить, кто поджег нашу казарму и…
Проснулась я часов через пятнадцать, когда его лордейшество Мармадюк изволил о нас вспомнить и призвать для допроса, и проспала бы и семнадцать, но
Меня протащили коридором и втолкнули в соседнюю камеру, где не было скелета у стены, зато были дощатый стол и кресло, накрытое шкурой, в котором устроился лорд Мармадюк, и табурет, на котором, видимо, предполагалось разместить допрашиваемого. А еще там была жаровня с раскаленными щипцами на ней и толстенный мужик в маске неподалеку. Палач? В программу увеселения входят пытки?
– Для начала, граф Шерези… – Шут запнулся, с удивлением наблюдая мои действия.
Наскоро поклонившись, я оббежала камеру по периметру, обогнула палача, толкнула дверь, скрытую в дальней стене и юркнула за нее. Какие, к фаханам, щипцы, если граф Шерези не посещал места уединения уже… Ой-ой-ой… Какое счастье, что даже столь специализированные помещения Ардеры оборудованы этими самыми местами, и какое счастье, что для пущего уединения на дверях есть засовы с внутренней стороны. А какое массивное дверное полотно! Какие крепкие петли! Они чуть поскрипывали от мощных толчков снаружи, но и не думали ломаться.
– Терпение, любезные лорды! – проорала я. – Через минуту я буду готов ответить на все ваши вопросы!
– Ты собираешься выходить, Цветочек? – донесся до меня голос Мармадюка.
– Какой хороший вопрос. – Я одобрительно похлопала мокрыми ладонями: в комнатенке обнаружились также умывальный таз, кувшин и стопка чистых полотенец, поэтому, решив проблемы неотложные, я умылась не без удовольствия, марая полотенца копотью. – Мой ответ – нет!
– Но почему?
– А этот вопрос сложен и однозначно ответить на него я пока не могу. Ну, пожалуй, во-первых, подозреваю, что вы, мой лорд, намереваясь меня запугать и лишить способности к сопротивлению, собираетесь подвергнуть меня пыткам или…
– Ты боишься?
– Да!
– Меня?
– В основном – жирдяя в маске.
Воцарившаяся в камере тишина меня слегка встревожила, я прислонилась ухом к двери. Бормотание, тяжелые шаги, скрип, шаги удаляются.
– Выходи, Почечуйник.
Я откинула засов:
– А он точно ушел?
– Кто? Герцог Турень? Можешь быть уверен, после такого-то оскорбления.
– Я принял достойного лорда за палача, – повинилась я и, доковыляв до табурета, без сил на него опустилась.
Было неловко. Ну с чего я решила, что передо мной палач? Потому что толстый? Так это не обязательно, наверное. Наоборот, говорят, что полные более добродушны. А бывают ли добродушные палачи? Наверное, да. Может, они на работе работают, топором машут до седьмого пота, а потом приходят домой, целуют жену, ребятишек своих приветливо… топорищем… Я тряхнула головой. Что-то мысли разбегаются вовсе не в нужном направлении. При чем здесь вообще палачи?
Мармадюк между тем подошел к жаровне, поворошил в ней щипцами, выкатил на край растрескавшийся от жара каштан:
– Будешь?
– С удовольствием!
Сорочку было все равно уже не спасти, поэтому, принимая угощение, я раскатала манжету до самых кончиков пальцев. Ощутив во рту маслянистую каштановую мякоть, я поняла, насколько была голодна. Сейчас бы чего-нибудь посущественнее пожевать: хлеба и мяса, можно и без хлеба, но с вином или даже не с вином. Пить захотелось до обморока, о чем я и сообщила лорду-шуту самым решительным образом, закашлявшись и колотя себя по груди.