Проклятие рода Лёвеншёльдов
Шрифт:
Ивар Иварссон принял у исправника стакан и посмотрел ему в глаза.
– Не впервой, – громко, так, чтобы все слышали, сказал он и слегка улыбнулся. – Игрывал я и с Большим Бенгтом из Хедебю. И кости были такие же. Не раз игрывал, пока коротали мы вечера в русской степи.
Исправник хотел было его поторопить, но толпа возмущенно загудела – дай человеку договорить!
– Но даже подумать не мог! – продолжил Ивар Иварссон. – Даже во сне такое не приснится! Надо же, придется еще разок сыграть в кости с самим генералом.
Вот это самообладание! Ему на смерть идти, а он шутит.
Ивар Иварссон сжал стаканчик
– И молю тебя, Господи наш Иисус Христос… ты знаешь, я невинен, но молю тебя – сделай так, чтобы мне выпало меньше всех. У меня нет ни детей, ни жены, ни любимой, плакать по мне некому.
Произнес эти слова – и, не глядя, кинул кости на барабан.
И что же? Все до единого, и мужчины, и женщины, – все желали, чтобы Ивара Иварссона отпустили на все четыре стороны. Он им понравился – такой мужественный, такой смелый, такой благородный. Как они могли даже подумать, что он преступник? А как невыносимо стоять так далеко, что не только пятнышки сосчитать, сами кости почти не видны!
Судья и исправник наклонились над барабаном, подошли и заседатели. Переглянулись, удивленно пожали плечами, кто-то из присяжных даже пожал руку Ивару Иварссону.
Толпа пребывала в неведении. Начался ропот, возмущенные возгласы.
– Ивар Иварссон выкинул две шестерки, больше выкинуть невозможно, – выкрикнул исправник.
Все понятно – бывший солдат свободен. Послышались радостные пожелания:
– Будь счастлив, Ивар Иварссон!
Но тут произошло событие, повергшее толпу в полное недоумение. Пауль Элиассон издал радостный вопль, сорвал шапку и подбросил в воздух. Это было так неожиданно, что стражники не успели ему помешать. Но что с Паулем? Да, конечно, Ивар для Пауля все равно что отец, но ведь дело-то идет о жизни и смерти! Неужели он и вправду радуется, что освободят кого-то другого, а не его?
Порядок постепенно восстановили, толпа утихомирилась. Все разошлись по своим местам: чиновники направо, стража и обвиняемые налево. Теперь роковой барабан опять виден всем и каждому.
Настала очередь Эрика Иварссона.
Нет, Эрик выглядел далеко не так браво, как его брат. К барабану подошел сломленный старик. Его трудно было узнать, он даже шел с трудом – стражникам пришлось поддерживать его под локти. Неужели это Эрик Иварссон, всегда бодрый, веселый, полный сил и планов? Взгляд его блуждал – похоже, он не очень понимал, где находится и что ему предстоит.
Эрик дрожащей рукой принял стакан с костями и сделал попытку выпрямиться:
– Благодарю Бога… Благодарю Бога, что Он освободил от подозрений моего брата Ивара. Я так же невинен, как и он, но Ивар – лучший из нас двоих, и я прошу Господа нашего Иисуса, чтобы Он позволил мне сделать самый плохой бросок. Тогда моя дочь сможет выйти замуж за того, кого она любит всем сердцем, и они будут жить счастливо до конца жизни.
Так бывает со стариками – тающая сила жизни переходит в голос. Толпа услышала каждое сказанное Эриком Иварссоном слово. Поднялся шум. Непохоже на Эрика, чтобы он признал кого-то более достойным, чем он сам, и тем более пожелать себе смерти ради счастья кого-то другого. Это было настолько величественно, что в толпе уже никто не верил в его вину. Как может такой благородный человек быть вором и убийцей? У многих на глазах выступили
Эрик даже не потряс стаканчик, как это делают игроки. Он, не глядя, перевернул глиняную посудину, отвернулся и замер.
Кости с глухим стуком вывалились на кожаную мембрану барабана. Судья и присяжные поспешили посмотреть на результат.
Подошли к барабану и замерли. На лицах их читалось теперь не просто удивление, как в первый раз, а самое настоящее изумление.
На этот раз они даже не успели объявить результат. Толпа мгновенно все поняла, и тишину прорезал пронзительный женский голос:
– Благослови тебя Бог, Эрик Иварссон!
И сразу последовал многоголосый крик толпы:
– Благодарение Богу, Он помогает невинным! Он помог и тебе, Эрик Иварссон!
И опять в воздух взлетела шапка Пауля Элиассона. Что с ним? Неужели он такой идиот? Неужели не понимает, что обречен на верную смерть?
Эрик Иварссон так и стоял неподвижно. Сначала думали, что он ждет, когда будет известен результат, но странно! – даже когда судья объявил, что Эрик так же, как и его брат, выкинул две шестерки, лицо его ни на секунду не просветлело. Он кое-как добрел до своего места, совершенно обессиленный. Если бы стражник его не поддержал, наверняка упал бы.
Все взгляды были устремлены теперь на Пауля Элиассона. Люди и раньше подозревали, что он и есть преступник, а теперь Пауль, считай, приговорен: вряд ли три раза подряд выпадут шестерки.
Ну что ж, Бог все видит. Но что это?
Все были так ошеломлены невиданным результатом жребия, что никто не заметил, как Марит Эриксдоттер проскользнула мимо стражников и встала рядом с женихом.
Он обнял ее за талию. Никаких поцелуев, никаких ласк. Она просто стояла и молчала, прижавшись к жениху. Никто не мог бы сказать, когда именно Марит успела подойти к Паулю, – все напряженно смотрели, как Эрик Иварссон кидает роковые кости.
Непостижимо! Как она там оказалась? Только что стояла, где поставил ее служитель, – и будто неведомая сила перенесла ее к жениху. По воздуху перелетела, как птичка. И никто – ни охрана, ни грозные судебные чиновники, ни смертельная игра не могли ей помешать.
Любовь… Нет, не обычная земная любовь объединила их в эту страшную минуту. Не юная страсть, нет, что-то иное, выше. Выше и чище. Они могли бы так стоять у плетня в тихое летнее утро – протанцевали всю ночь и впервые открылись друг другу, что хотели бы стать мужем и женой. Или после первого причастия, когда внезапно поняли: души их освобождены от греха. И даже не так – они выглядели так, будто оба уже перешагнули порог смерти. Перешагнули, встретились там, на другой стороне, и осознали, что ничто и никогда не сможет их разлучить.
Девушка, слегка приподняв голову, смотрела на своего жениха с такой любовью, что по толпе прошел ледяной ветерок ужаса. Все внезапно поняли, что жалеть-то надо именно его, Пауля Элиассона. Он как юное деревце, которому не суждено дожить до цветения, не суждено завязать плоды. Как засеянное поле ржи, которое затопчут и лишат возможности поделиться с другими своим богатством.
Пауль осторожно освободил руку, пошел за стражником к барабану и взял стакан с костями. Никакого страха или тревоги не читалось на его лице. Он не стал обращаться к людям, улыбнулся и крикнул Марит: