Проклятие рода Плавциев
Шрифт:
— Понятия не имею! — вспыхнул патриций.
— Хозяин, тебе нездоровится? Или ты дал обет Артемиде Девственнице?
— Кастор, отчего ты так стараешься выставить Елену в плохом свете? Боишься, что я увезу ее в Рим?
— Напротив, хозяин, я надеюсь на это! — с присущей ему искренностью уточнил грек. — Эта женщина ненадолго увлечет тебя. Меня гораздо больше беспокоит ее дочь! Когда сорокалетний мужчина начинает засматриваться на девочек… Послушай меня, оставь в покое ребенка, пусть она радуется жизни с Сильвием. А увезешь с собой — только богам известно, чем это кончится!
Аврелий не
Почему никто, даже его циничный секретарь, не заподозрил в убийстве эту лисичку?
А спустя пару часов Аврелию пришлось побеседовать с Сильвием. Молодой человек был чрезвычайно взволнован.
— Хозяин говорил мне о каком-то наследстве, но я не знал, что он назначил меня единственным наследником, — сказал молодой человек.
— Это твой отец, — возразил сенатор. — Перед смертью он признал тебя.
Сильвий криво усмехнулся:
— Решился наконец… Лишь потеряв двух сыновей, вспомнил о третьем.
— Фабриций прав: ты ненавидел его, — строго произнес сенатор.
— Да, — еле слышно произнес Сильвий.
— И все же он недурно обращался с тобой, — заметил Аврелий.
В самом деле, у скольких еще слуг текла в жилах хозяйская кровь? Сколько потомков благородных Мариев, Юлиев и Антониев жили в цепях и дрожали от ударов плетьми в каждом римском доме? Сколько кровосмешений происходило ежедневно между единокровными братьями и сестрами из-за того, что они ничего не знали о своем родстве? Никто не отваживался говорить об этом.
Гней всегда заботился о Сильвии, дал ему образование, необходимое для надежного будущего, задолго до того, как лишился других наследников. И тем не менее Аврелий догадывался, что этот юноша, не питавший к Плавцию никакой благодарности, скорее гордился бы своим происхождением от Спартака, чем от богатого торговца рыбой.
— О нем не очень хорошо отзывались, — произнес Сильвий. — Однажды мне довелось случайно услышать разговор двух гостей о том, чем Гней занимался во время правления Тиберия. Какие-то весьма сомнительные дела, которые вряд ли позволили бы ему с чистой совестью явиться в Рим. Отсюда и его любовь к сельской жизни, именно поэтому он удалился сюда, на берега Авернского озера.
— И ты веришь этим сплетням, Сильвий? — миролюбиво спросил Аврелий.
— Но ведь и в самом деле Гней сколотил свое состояние в те времена, когда другие падали замертво под мечом палача.
— Я тоже выжил при Сеяне, при Тиберии и Калигуле. Пришлось выкручиваться, признаюсь. Другие, менее осторожные или, может, более честные и бескомпромиссные, чем я, потеряли все. Они сделали свой выбор, и он, безусловно, похвальный. Но, как я уже говорил тебе, не всегда героическое самопожертвование или красивая смерть — подобные тем, что риторы приводят в качестве примера в книгах по истории, — делают жизнь лучше. Так или иначе, копание в прошлом Гнея ничего не изменит. Хороши ли, плохи его деяния, он твой отец.
— Я перестал ненавидеть его. Теперь он, в чем мать родила, сидит в лодке Харона, а там слуга ничем не отличается от короля.
— И ты станешь paterfamilias, полноправным хозяином имения,
— Никогда не соглашусь на это… — решительно заявил Сильвий.
Аврелий улыбнулся с едва заметной насмешкой.
— Ох, согласишься, мальчик мой… Во всяком случае, после того, как тебя немного поупрашивают, твоя чрезмерная гордыня умолкнет.
— Гордыня? У слуги? — со злобой воскликнул вольноотпущенник, сжимая кулаки.
— Да, и намного больше, чем та, что может продемонстрировать знатный Луций с присущей ему спесью, юный Сильвий! Кстати, о Луции Фабриции. Имей в виду, что, если не отыщется завещание, он станет управлять тут по-своему: будет держать рабов впроголодь, изводить непосильным трудом, забивать плетьми. Сам видишь, для всех было бы лучше, если бы наследство оказалось в твоих руках.
— Не могу, — повторил юноша, но уже не так уверенно.
— Ты должен! Ты не имеешь права оставлять людей в руках этого мясника только из-за какого-то мнимого благородства, лишь бы покрасоваться перед самим собой! — воскликнул сенатор, беря Сильвия за руку. — Тебе неприятно, понимаю. Ты всегда презирал хозяев, а теперь судьба обязывает стать одним из них!
— Я не справлюсь, — посмотрев на Аврелия, проговорил юноша, и по лицу его потекли слезы.
Патрицию показалось, он что-то увидел в его темных глазах. Они словно что-то напомнили ему, почудилось сходство с другим лицом…
— Утри свои женские слезы, Плавций Сильван! Ты уже мужчина, римлянин, глава семьи. И не можешь больше позволить себе слабость! Будешь повелевать рабами, вершить справедливость, управлять имением. Вставай, пора!
Юноша словно очнулся. Он выпрямился, стараясь принять решительный вид.
Привыкнет, решил про себя Аврелий. Не так уж это и сложно — быть хозяином. Пожалуй, самое легкое ремесло на свете.
Сенатор продолжал строго смотреть на него, пока не убедился, что тот полностью взял себя в руки.
— Ave atque vale, [55] Плавций Сильван! — попрощался он с Сильвием и удалился. Да защитят его боги, подумал Аврелий. Путь этому юноше предстоит долгий и трудный. Впереди — не только радости и удовольствия…
55
Прощай и будь здоров! (лат.) — «Et in perpetuum ave atque vale» (И навсегда прощай и будь здоров). С этим приветствием древнеримский поэт Катулл обратился к своему покойному брату.
Помпония строго взглянула на него:
— У тебя нет сердца, Аврелий, ты разочаровал меня.
— Тебе не удастся вызвать у меня угрызения совести, подруга. Плаутилла слишком уступчива, особенно если ее утешает мужчина, а я уж точно не девственная весталка. И мы с тобой прекрасно понимаем, чем бы все закончилось, если бы я остался с нею на ночь, — возразил сенатор, качая головой.
— Ты бросил ее на произвол судьбы, отдал в руки убийц, — продолжала упрекать Помпония.
— Нет, дорогая, — поправил ее патриций. — Не забывай, что ее оберегал Кастор.