Проклятие рода Плавциев
Шрифт:
14
Четвертый день перед ноябрьскими идами
— Аврелий, ради всех богов, проснись! — в волнении умоляла Помпония, энергично расталкивая сенатора. — Проснись, говорю тебе! Гней пропал!
Патриций вскочил, кое-как прикрываясь, и поспешно натянул шерстяную тунику.
— Паулина проснулась утром, увидела неприбранную постель, — простонала матрона. — И никаких следов Плавция!
— Вилла большая, найдем! — Он пытался ее успокоить, скрывая собственное беспокойство.
Из сада появился Кастор:
— На
Рабы носились туда-сюда, и Плаутилла, заламывая руки, причитала:
— Гнев богов обрушился на нашу семью…
В таблинум вошел потрясенный Сильвий.
— Хозяин в библиотеке, — сообщил он, смертельно бледный. — Он мертв.
Аврелий поспешил за ним. Плаутилла пошатнулась и, рыдая, упала в объятия Помпонии.
Дверь в библиотеку была распахнута, и свежий утренний ветер шевелил бумаги, лежавшие на столе. В шкафу царил полный беспорядок, словно кто-то поспешно пытался что-то найти среди бумаг.
Паулина, бледная, словно восковая статуя Ниобеи, стояла недвижно, с окаменевшим от горя лицом. Возле нее на груде папирусных свитков лежало тело Гнея с поджатыми, как у зародыша в утробе матери, руками и ногами. Голова пробита тяжелым яшмовым прессом для документов.
Патриций ошеломленно посмотрел на окровавленный пресс, испещренный старинными полустертыми иероглифами: египетский бог с радужными надкрыльями, священный скарабей фараонов: рыбы, птицы, насекомые…
Сенатор взглянул на шкаф, где совсем недавно видел этот яшмовый пресс, — красивый голубь из дутого стекла стоял на месте, целый и невредимый.
— Пророчество! — воскликнула Паулина, не в силах сдержать волнение.
Аврелий поспешил поддержать ее и усадил, дрожащую, на стул.
Нервы мужественной женщины наконец сдали. Умевшая владеть собой, не терявшая достоинства в самых сложных ситуациях, сейчас она что-то бормотала, плакала, как ребенок, измученное лицо безжалостно выдавало ее возраст и пережитые несчастья. Как истинная римская патрицианка, сдерживая горе, не давая волю эмоциям, встретила она известие о смерти пасынков, но на этот раз речь шла о ее муже, о том, кто ради ее любви бросил вызов законам и условностям. Овдовев уже во второй раз, оставшись без самых дорогих ее сердцу людей, суровая правительница семейного очага превратилась в несчастную, убитую горем женщину.
— Марк Фабриций, во всяком случае, погиб от меча… — прошептала она, когда Сильвий, бледный как смерть, появился на пороге.
Паулина глубоко вздохнула и выпрямилась.
— Уложи ровно тело отца! — резко приказала она. — Это твой долг!
Склонив голову, юноша молча повиновался.
— Очень кстати для рока, что у него оказался под рукой именно каменный скарабей, — намекнул Кастор.
— Какой там рок! — вскипел Аврелий. — Все подстроено так, чтобы мы поверили в случайную смерть: якобы Гней уронил на себя массивный пресс для бумаг, когда хотел взять какой-то свиток, и свалил вместе с ним много других… Но если бы этот пресс упал случайно, то голубь тоже должен
— Думаешь, теперь они думают, что Гнея убили? — спросил грек.
— Не знаю. Паулина мыслит здраво, но молчит — вероятно, чтобы защитить сына.
— И все же именно Сильвий, а не Фабриций получает наследство! И подумать только, что еще недавно жалкий незаконнорожденный…
Сенатор в знак отчаяния развел руками.
— Он действовал не один. Нубийцы глаз с него не спускали сегодня ночью! Ему помогал сообщник: может, Деметрий. А скорее всего, его названый отец Прокул. Старый раб родился здесь, знает все уголки и закоулки, в доме и в саду… А пес оставался в своей конуре!
— А он здесь при чем, хозяин? — спросил александриец, пытавшийся понять, что происходит.
— Вечером, — объяснил Аврелий, — животных сажают на цепь у входа, и кто угодно может подойти со стороны озера, если нет этой старой собаки, лай которой иногда слышит Паллас. В те ночи, когда произошли первые два убийства, стояла полная тишина. Пес знает Прокула. Он не стал бы на него лаять, увидев, как тот подходит к садку или к вольеру. Поинтересуйся, как старик провел ночь, Кастор, но прошу тебя, чтобы он ни о чем не догадался.
— Не беспокойся, патрон. Я же понимаю, что на кону человеческая жизнь.
— И не одна, а несколько сотен.
Грек недоуменно посмотрел на него.
— Прокул — раб, — пояснил Аврелий, потемнев лицом. — Знаешь, что произойдет, если окажется, что убийца он?
— Боги бессмертные! — побелел Кастор. — Все рабы…
— Все. Все без исключения будут казнены.
— Ксения! — воскликнул александриец. — Надо что-то делать!
В просторном атрии мать и сын горячо спорили.
— Я видел его, говорю тебе! Он стоял там, под окном библиотеки! — утверждал Фабриций.
— Ночь была темная, и гроза… — возразила Паулина, озабоченная последствиями такого тяжелого обвинения.
— Я видел его, когда сверкнула молния, — настаивал Фабриций. — Подняв капюшон, он смотрел в сторону виллы. Я узнал бы его из тысячи. Этот пустой взгляд, эта странная, осторожная походка… Он же хромой, помнишь?
— Но как ты можешь быть так уверен, что Гнея убили, сын мой? Он всего лишь пытался поймать падавший свиток…
— Ты забываешь, что твой муж велел изготовить низкие шкафы именно для того, чтобы было легко достать любую книгу. Нет, я не верю в несчастный случай. И должен немедленно допросить старика, даже под пытками. Вели привести его сюда!
— О, Аврелий, наконец-то! — вздохнула Паулина, увидев сенатора. — Фабриций видел Прокула в саду вчера ночью и намерен обвинить его в убийстве. Рабы в ужасе. Если окажется, что раб убил хозяина…
— Я сам пойду сейчас и заберу его, — пригрозил взбешенный воин.