Проклятие рода
Шрифт:
– Да вы – философ, святой отец! А еще и доминиканец! – попытался отшутиться Андерссон. Даже столь испытанному воину стало не по себе от пронизывающего до мозга костей взгляда монаха.
– Это не я, а Апостол Павел ставит ереси в один ряд с грехами волшебства и идолослужения. Но я вижу то, что вижу! Что они поклоняются Христу и Пресвятой Богородице, чьи изображения они целуют во время предсмертной молитвы. И я не схоластик! Я следую во всем тому, что можно почерпнуть из древних книг, содержащих всю чистоту нашей веры.
– Но папы…?
– Что папы! Вы давно бывали в Риме, монсеньор?
– Да я там вовсе не был!
– И слава Спасителю и Деве Марии! До чего дошла
Тема разговора становилась опасной, тем более, что рядом маячил Кнутссон, начальник стражи.
– Черт его разберет этого доминиканца… - подумал было Андерссон, - хоть он и является приором католического монастыря, а заодно и главным инквизитором края, но порой его речи даже мне кажутся еретическими. Впрочем, разве разберешься во всех этих теологических тонкостях… Еретик – не еретик… Вон он что говорит про Рим… А если и там ересь…?
Наместник покачал головой и посчитал необходимым сначала разрешить вопрос с пленными:
– Не будете возражать, святой отец, если отдам кое-какие распоряжения?
– Касательно пленных? – монах кого-то внимательно высматривал среди толпы обреченных.
– Да, святой отец.
– Какая участь их ожидает? – голос монаха был по-прежнему чуть глуховат.
Наместник пожал плечами, недоумевая. Ему вопрос показался бессмысленным. Какие могут быть раздумья, когда все предельно ясно?
– Я хочу их всех повесить!
– Тогда у меня будет одна просьба, ваша милость.
– Слушаю вас, святой отец! – рыцарь даже чуть преклонил свою седую голову в роскошном берете.
– Отдайте мне одного. Вон того мальчишку. Я хочу его взять на воспитание.
– Святой отец… - с укоризной произнес наместник, - вы считаете, что вам удастся перевоспитать этого юного еретика, простите, - рыцарь заметил сверкнувший взгляд доминиканца, - этого схизматика?
– Да! – твердо произнес монах. – По крайней мере, я попытаюсь спасти одну заблудшую, но христианскую душу.
– Будь по-вашему! Эй, Кнутссон! – позвал наместник своего верного пса. – Всех повесить, кроме мальчишки. Его отвести в обитель, к отцу Мартину и передать отцам-доминиканцам.
– Будет исполнено, ваша милость! – начальник стражи стремительно побежал исполнять приказ.
– Господь вас возблагодарит. – монах склонился в почтительном поклоне и собирался было покинуть двор. Но наместнику не терпелось узнать подробности о жизни в Риме, и он задержал приора.
– Постойте, святой отец, мы с вами не договорили, вы серьезно сказали о наших святейших папах? – доминиканец поморщился, внимательно проследив за тем, как толпу русских рыбаков вывели со двора, подталкивая остриями копий. Мальчика оторвали от отца и, не смотря на его сопротивление, два солдата потащили в сторону монастыря. Приор обернулся и ответил наместнику:
– Серьезней некуда! Папы назначают нас в другие страны, искоренять ересь, язычество и колдовство, лишь бы убрать подальше от Рима. А сами… - монах наклонил голову, продемонстрировав тщательно выбритую тонзуру, и помотал головой, как будто у него внезапно прихватило зуб. Наместнику даже показалось, что отец Мартин чуть слышно застонал.
– Что ж творят их святейшества? – рыцарь даже понизил голос.
– Пий II прославился сочинением скабрезных книг, посвященных лишь плотским утехам. Сикст IV обложил податью все публичные дома Рима, лишь бы наполнить казну, уподобившись язычнику Веспасиану, Александр VI погряз в собственном разврате, кровосмешении, и отравлениях всех неугодных его святейшеству, ему скорее подобало называться «аптекарем Сатаны», а не наместником Господа нашего на земле.
– А нынешний?
– Климент VII? Тот же Медичи! Все это Борджиа, Орсини, Медичи – итальянские князья, думающие лишь о собственных удовольствиях и прибылях, погрязшие в разврате и непотизме .
– А что же ваши… доминиканцы, вы же «псы господни», так, кажется, переводиться с латыни название вашего ордена? – Монах кивнул, но после резко вскинул голову и вновь посмотрел прямо в лицо наместнику, заставив последнего вздрогнуть от колющего взгляда.
– Мы разбросаны по всему свету! Хотя был один наш собрат, Иероним Савонарола , который восстал против разврата папской курии. Он их назвал arrabiati – «беснующиеся». Он призывал святотатцам вырывать языки, а развратников, кровосмесителей и предающихся содомским грехам – сжигать. Их, а не тех ведьм и колдуний, что призывают нас - доминиканцев истреблять повсеместно! Но что он мог в одиночку? Когда против него стоял самый главный «беснующийся» - папа Александр VI! Папа предлагал ему даже кардинальскую шапку, лишь бы прекратил свои проповеди.
– И какова судьба этого храбреца?
– Его сожгли по приказу Александра VI 23 мая 1498 году во Флоренции.
– Да… - старый рыцарь даже сдвинул свой берет назад, ошеломленный услышанным. – А что вы думаете, по поводу учения Лютера? Хотелось бы правильно разобраться во всех этих новых толкованиях веры.
– У истинной веры не бывает различных толкований. Но, - видя, что наместник хочет еще что-то сказать, поспешно добавил, - это долгий разговор, ваша милость.
Наместнику очень важно было разобраться во всех тонкостях религиозного противостояния надвигавшегося на страну. Приор доминиканского монастыря вызывал заслуженное уважение у старого воина. К его советам следовало прислушаться, тем более, то, что происходило в последние годы, требовало принятия решения – на чьей стороне окажется Андерссон.
Видя, что наместник стоит в ожидании ответа, монах согласился:
– Приходите вечером, ваша милость. После вечерней мессы.
– Я буду! – И грохоча стальными сапогами рыцарь Ганс Андерссон, наместник и владыка Приботнии удалился в свою резиденцию - огромную каменную башню посреди крепостного двора.
Монах посмотрел ему вслед, набрасывая обратно на голову капюшон:
– Всех вас сейчас занимают вопросы власти, а не веры! – пробормотал чуть слышно и, перебирая четки, чуть сгорбившись, медленно побрел со двора.
Глава 3. Мальчишка.
Дойдя до монастырских ворот, приор чуть поднял и тут же опустил кольцо на калитке, издав лишь один, едва слышный звук. Дверь моментально отворилась, пропуская отца Мартина в обитель.
– Где мальчик, брат мой? – коротко спросил он склонившегося в поклоне монаха.
– В трапезной, высокочтимый владыка. – Не разгибаясь, отвечал монах.
Монастырская трапезная представляла из себя продолговатую комнату, стены которой, как и всей обители, были выложены крупной каменной кладкой на растворе, без малейшего намека на какую-либо дополнительную отделку. Из всех украшений здесь присутствовало лишь распятие, а из мебели – один длинный грубосколоченный стол, две такие же скамейки с двух сторон и единственное кресло - приора в главе, сразу за изображением Христа.