Проклятие сумерек
Шрифт:
– Она давно умерла?
– Очень давно. Мы почти не помним ее. В наших воспоминаниях она – что-то вроде прекрасной феи, небожительницы… Юное чудесное видение.
Эскива подумала о том, что ее собственная жизнь до отвращения благополучна. Она-то всю жизнь знает свою мать. Как бы сильно ни чудила Уида, как бы далеко она ни уезжала, она все-таки жива-здорова и всегда может быть доступна для дочери. Другое дело – Гайфье. Он не знал своей матери. Наверное, брат лучше понимает Ренье.
Неожиданно близость их судеб вызвала у Эскивы ревность.
Ренье вошел в гробницу. Здесь было тихо. Рассеянный свет, лившийся из окон под куполом, озарял надгробия, делал их более рельефными, почти живыми.
Лет десять назад рядом с Оггуль упокоился ее отец, кроткий подкаблучник, муж бабушки Ронуэн. Рядом с их могилами не хотелось думать о тлене, о бренности, несчастьях. Здесь все было пронизано ощущением глубокого человеческого достоинства и заслуженного покоя.
– Как тихо, – прошептала Эскива за спиной у Ренье. Девочка проникла в гробницу совершенно бесшумно, так что Ренье даже не услышал, как это произошло, и теперь стояла рядом с ним. – Как здесь хорошо…
Он машинально взял ее за руку, чуть сжал крепкую ладошку. Эскива вдруг скользнула к нему, прижалась всем телом, заглянула ему в лицо.
– Заберите меня в этот покой, – прошептала она.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Я люблю вас, ваше величество.
– Я знаю. – Эскива опустила взгляд. – Я тоже люблю вас. С первого дня. С того самого дня, как заподозрила, что вы хотите меня убить. Вот как давно!
– Я хочу вас убить? – переспросил Ренье. – Какая глупость!
Она весело улыбнулась.
– Ну… да, – согласилась Эскива.
– Разве это повод для любви?
– Для любви не нужен повод.
– Эльфийское рассуждение, – сказал Ренье и вдруг похолодел: до него, кажется, только сейчас дошел смысл сказанного Эскивой. Он замер, не сводя глаз с надгробия своей матери, а потом у него невольно вырвалось: – Нет!
– Что? – спросила Эскива, счастливо улыбаясь.
Он отстранился от нее. Опустился на колени среди могил. Эскива тотчас уселась на землю рядом с ним и снова схватила его за руки.
– Что – «нет»? – повторила она настойчивее.
– Эльфийская любовь – проклятие для человека, – тихо произнес Ренье. – Она настигает тебя, и больше ты не принадлежишь себе. Что бы ты ни делал, как бы ни рвался на волю – ты обречен на вечное заточение. Никто и ничто не освободит тебя, кроме самой возлюбленной, и ничто на свете тебе больше не нужно, кроме нее. Это жажда, которую не утолить. Поверьте, я не вычитал это в книгах – я испытал это на собственной шкуре… и едва не умер.
– Любовь всегда такова, – рассудительно произнесла Эскива. – Она не зависит от обстоятельств, от возраста, от происхождения… Вообще ни от чего. Это такая же стихия, как и война. Есть люди войны, а есть люди любви. Вы – человек любви, как и ваш брат. Только ваш брат умеет выражать себя
Ренье глубоко вздохнул, боясь заплакать. Он обречен любить эльфийскую королеву. Он взял руки Эскивы, прижался к ним лицом.
– Вы всегда будете любить меня? – спросила девочка.
Он молча поцеловал ее руки и выпустил их.
– Через несколько лет я возьму вас в мужья, – продолжала Эскива. – Вы подождете? Здесь, на могиле вашей матери, я предупреждаю вас об этом!
– Вы знаете о том, что я – незаконнорожденный? – спросил Ренье. – Что много лет моя бабушка скрывала самый факт моего существования? К тому же я просто старый.
Эскива хотела что-то сказать и даже шевельнула губами, но тут в гробницу заглянул Гайфье.
– Если мы хотим успеть в замок до заката, пора выезжать, – объявил он.
Эскива страшно разозлилась. Она со слезами закричала на брата:
– Ты все испортил!
Гайфье пожал плечами и вышел из гробницы. Эскива сжала кулаки.
– Ну почему он такой? Он ничего не понимает!
– Он прав, нам пора ехать, – сказал Ренье, поднимаясь. – Не сердитесь на него.
– Он украл мое лучшее мгновение!
Эскива выглядела безутешной. Ренье легонько провел пальцем по ее округлой щеке.
– Ничего он не испортил. Если мы с вами правы, то подобных мгновений у нас будет еще очень много…
Родовой замок, семь веков назад пожалованный предку Ренье за доблесть в сражениях, стоял на холме и был виден издалека: толстые стены, стройные башенки недавней постройки и более мощные башни – свидетели прежних времен; широкий, но не слишком глубокий ров, облюбованный утками и лебедями; решетки у ворот, имеющие, скорее, декоративное, нежели стратегическое значение.
Обычно замок представал путнику как сказочное видение, похожее на книжную миниатюру. Обжитой, уютный, он менее всего был грозной крепостью, выстроенной для защиты от врагов. Здесь приготавливались и устраивались праздники, со стен взрывались шутихи, во рву плавали игрушечные кораблики, привязанные за нитки.
Тем сильнее было удивление Ренье, когда он увидел, что мосты через ров подняты, а на стенах стоят готовые стрелять лучники.
Ренье выехал вперед и остановился под самыми стенами замка.
– Позовите Адобекка! – закричал он.
Двое лучников тотчас взяли его на прицел, а один – видимо, их командир – громко крикнул:
– От чьего имени ты явился?
– От своего собственного! – рявкнул Ренье. – Позови Адобекка!
Дядюшка явился на стену вскоре после этого. Лучники продолжали следить стрелами за тремя путниками, что ждали внизу, пока им откроют ворота.
Адобекк был в атласном стеганом халате, с вазочкой в руке. Из вазочки он что-то ел, судя по всему – сладкое, потому что поминутно облизывал губы.