Проклятие темной дороги
Шрифт:
— Барс! — позвал наместник.
Барс положил на землю лук, вынул из ножен меч, из-за голенища нож, уронил их в траву и подошел к Гартану.
— Ты сражаешься против закона, — сказал Гартан. — Ты не можешь победить.
Барс не ответил, молча смотрел под ноги коня наместника.
— Я должен был бы тебя наказать… — сказал Гартан. — И твоих людей тоже…
— Меня, — тихо поправил Барс.
— Тебя и твоих людей, — с нажимом повторил Гартан. — Но я не стану этого делать. Я разрешу тебе уйти, если ты поклянешься больше не поднимать оружия на слуг императора. И не
Барс наконец поднял глаза, криво усмехнулся.
— Ты убил моего брата… — сказал Барс.
— В бою.
— Ты убил моего брата. И ты добил его…
— Я…
— Ты избавил его от мучений. Но это ты его убил.
— И что?
— Повесить урода, — засмеялся наемник рядом с Гартаном; тот, не оборачиваясь, хлестнул плеткой, попал по крупу лошади наемника; лошадь взвизгнула от незаслуженной обиды, встала на дыбы и сбросила седока.
Наемники вокруг засмеялись. Упавший остался лежать неподвижно.
— Ты защитил мою семью, — словно через силу произнес Барс. — Я — твой должник. Твой, а не императора. Если я откажусь от твоего помилования, что будет с моими воинами?
— Они вольны либо уйти, либо поступить на службу.
— А я…
— Если ты попытаешься воевать против императора и дальше — я тебя казню. Если ты приблизишься без разрешения к замку или к любой из застав — я тебя казню. Если ты еще хотя бы раз попытаешься нарушить законы империи — я тебя казню. Тебе все понятно?
Барс снова усмехнулся, кивнул и пошел к поросшим лесом холмам поодаль. Он так и не оглянулся на ополченцев, лишь остановился на мгновение, чтобы подобрать оружие.
— Так это… — протянул кто-то из ополченцев. — Мы могём уйти?
— Да, — сказал Гартан. — Если решите прийти ко мне на службу — в любой день, только по одному и без оружия.
Наместник искренне надеялся в тот момент, что больше никогда не увидит Барса. И ошибся…
Гартан скрипнул зубами и бросил взгляд на дозорного. Парень стоял в стороне, задрав голову, и смотрел на темное небо. Похоже, его и вправду очень интересовало то, что там происходило.
— Вот будто кто лепешку на куски порвал да в небо забросил, — пробормотал дозорный. — Какие, к бесам, Сестры? Солнце — круглое, самостоятельное, как навроде голова… Ладно, пускай… А Сестры? Обрывки и обрывки… Тоже мне, се-естры…
Гартан вздохнул.
— Тебя как зовут?
— Бормотаем, — дозорный ответил испуганно, подумав, что завтра наместник будет разговаривать с Когтем, помянет его, Бормотая, а сотник потом с ним разберется. И еще как разберется!
— Ты, Бормотай, разве в детстве сказку про брата и четырех сестер не слышал? Бабка не рассказывала?
— Отчего не рассказывала? Рассказывала. То есть дед рассказывал, это он у нас был сказочник. И про то, как брат с сестрами ссорился, и как они его убить хотели, а он от них на небо утек… И что теперь они от него прячутся. Как поссорятся друг с дружкой, так слабеют и прятаться начинают, а как помирятся, то его ловят. Оттого у брата то
— Она же Росомаха и Огненная.
— Во-во! — радостно подхватил Бормотай. — Даже имена разные, так же у людей не бывает? Имя, понятное дело, никому не говорят, но прозвища менять — не бывает. Да и какая разница, какое прозвище? Вот меня как прозвали в деревне, так и хожу… Бормотай и Бормотай… А тут — Четыре Сестры… А я к кому ни подойду спросить, каждый норовит посмеяться да обидеть… Я уж даже в морду один раз дал, чтобы не ржали… Так хоть у благородных людей, думаю, узнать, что там происходит на небе? А тут, окромя вас, ваша милость, благородных, считай, и нет… Разве только супруга ваша, да к мужней женщине, да еще и благородной даме кто полезет с расспросами? Я бы первый такому гаду сопатку бы раскровенил, вы уж будьте благонадежны…
— А советник?
— Гниловар, что ли? — дозорный ляпнул и замолчал испуганно, сообразив, что сболтнул лишнего.
— Советник Траспи что-нибудь говорил? — Гартан сделал вид, что ничего не услышал, хотя не мог не признать, что прозвище советнику прилепили точное.
— А я и не спрашивал. Он же сквозь нас всех смотрит… Он и вам вслед с прищуром глядит, будто целится из самострела. Не мое это дело, да только вы бы его не подпускали слишком близко… — Беднягу Бормотая, изнывавшего в одиночестве на верхней площадке донжона, понесло, и остановиться он сам, по-видимому, не мог.
Придется помочь парню, подумал Гартан и кашлянул тихонько. Дозорный замолчал на полуслове.
— Видишь ли, Бормотай, — начал Гартан, помимо воли подражая голосу и манере говорить своего бывшего учителя. — Что там на самом деле творится в небе, никто точно не знает…
— Вот и я… — выпалил Бормотай, но вовремя догадался замолчать.
— Есть солнце, — сказал Гартан. — И солнце это ходит вокруг земли, освещая ее и согревая…
— Понятно, — кивнул Бормотай серьезно, будто услышал откровение какое.
— Тогда тебе должно быть понятно, что глянуть на солнце мельком — можно. Даже рассмотришь, что оно круглое. Но если долго смотреть станешь, то…
— И ослепнуть можно, ваша милость! У нас мальчишки на спор на солнце глядели, кто дольше, так один ослеп почти. Еле знахарь вылечил.
— Если бы солнце все время светило, без помех, то и все вокруг бы выгорело. Прикинь, если бы сушь продолжалась весь год…
— Сгорело бы… — потрясенно выдохнул Бормотай.
— А Четыре Сестры землю от него защищают. Но так, чтобы порядок был для жизни удобный. Вот смотри, после суши, когда ничего землю от солнца не защищает, появляется Первая — и сразу же становится прохладнее, она так скользит, что часть солнечных лучей задерживает. Потом — Мышь, и становится еще прохладнее, как сейчас. Потом — Водяная, становится так холодно, что вода, за сушь испарившаяся, снова падает на землю…