Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
— Шевелитесь быстрее, — произнес за их спиной голос хозяина. — Скоро рассвет. Конунг Данстейн не любит опозданий. Хотя, полагаю, он простит нас за такой подарок. Когда она оживет, то будет лучшей в его коллекции.
Гвендолен наскоро швырнули на облучок кареты и примотали веревками, предварительно спутав на всякий случай запястья и лодыжки. Где-то веревки обвисали, где-то впивались в кожу, поскольку слуги прикасались к ней с заметной неохотой, а до крыльев вообще не дотрагивались. Она разлепила глаза, перед которыми качалось покрытое густыми облаками небо, начинавшееся светиться розовым золотом с одного края. Ливень уходил в сторону, сносимый
Она где-то слышала это имя — Данстейн. И даже сама переписывала его несколько раз на бумагах канцелярии. Ну конечно, Данстейн — недавно пришедший к власти молодой король Вандера.
Вандер — самое страшное место для крылатых, где их считают не более чем животными, вынужденными до смерти носить на себе грузы и людей, не боящихся подняться под облака. А схвативший ее человек — вандерский посол, которого она видела на Конклаве. И свои дни она закончит любимой или презираемой игрушкой королевского двора, в зависимости от того, насколько благоразумно будет себя вести.
Гвендолен рванулась, насколько позволяли веревки. Она не собиралась быть благоразумной, она колотилась головой о карету и выгибалась, стараясь вырваться. Но пока путы были крепче, да и сил у нее совсем не было, только вновь вспыхнувшая ярость.
— Смотри, чего вытворяет, — с опаской произнес шепелявый, оборачиваясь назад.
— У нас веревки хорошие, — хмыкнул второй. — Пусть помучается, спокойнее потом будет. А ты уже в штаны наложил от страха?
— От них лучше подальше. Они несчастье приносят, верно тебе говорю.
— Все-таки ты полный придурок, — убежденно сказал его товарищ. — Знаешь, сколько наш конунг заплатил за тех двоих, что привезли прошлой зимой? А тут она сама с неба упала. Понятно, что Снэколля он золотом осыплет, да и нам с тобой что-нибудь перепадет, вот увидишь. Эх, жалко, что нам еще в Круахане долго торчать. Ну да ничего, уж дома-то я погуляю. Неделю из корчмы не буду вылезать.
— Не будет от этих денег удачи, — гнул свою линию шепелявый. — Вот послушай, я тебе расскажу, как Сандри Кривой однажды подстрелил крылатого…
— Эй, глянь, чего-то быстро она биться перестала.
— Ну так вот, случилось это, когда я еще в Дубовых Холмах жил. Пошел как-то наш Сандри на охоту, а туман стоял, что молоко в крынке…
Гвендолен затихла, прижавшись исцарапанной щекой к какой-то торчащей части кареты, мокрой от дождя и неожиданно приятной для пылающего лица. Она уже не слушала монотонное бурчание слуг. Шепелявый втолковывал приятелю, что беды в подлунном мире, включая чесотку и падеж скота, происходят исключительно от крылатых, а тот лениво отмахивался, хотя под конец и в его голосе стали проявляться тревожные нотки. Но Гвен было все равно. Она полностью погрузилась в свои ощущения, осторожно пытаясь шевелить крыльями и расправлять затекшие мышцы.
Круахан! Пусть вконец обессиленной, пусть со связанными руками, пусть без оружия, но она все-таки попадет в Круахан. И тогда мы еще посмотрим, что будет дальше.
— Я не желаю больше попусту проводить время в твоем никчемном Круахане! Давно наступила пора морских походов, а я шаркаю ногами перед всякими женовидными типами, вместо того чтобы добывать славу, достойную предков, и сокровища для моих воинов. Даже не думай меня уговаривать!
— Я и не уговариваю тебя, мой конунг. Ты сам прекрасно понимаешь, что победа, одержанная хитростью и умом при круаханском дворе, ценится не меньше, чем бой, выигранный мечом и
Голос вандерского посла Снэколля звучал спокойно и уверенно — видимо, он хорошо знал своего повелителя, и гневной интонацией смутить его было трудно.
— Вот и состязался бы с ними в хитрости. Зачем было меня тащить в Круахан? Мое место на носу корабля!
— Тебе пора познать все стороны жизни, конунг. В походах ты стал воином, научись управлять другими людьми — и ты сделаешься мудрецом.
— Зачем мудрость тому, кто утратил честь? А ее легко потерять, когда по полгода не держал в руках копья!
— Слава об уме правителя бежит впереди его военных подвигов.
— Запомни, воспитатель, мне не нужна такая слава! Почему мы до сих пор не уехали?
— Потому что мы еще не договорились о выгодных нам условиях торговли.
— Подумаешь! Своим мечом я добыл бы не меньше. Разве раньше мы не забирали на северном берегу Круахана все, что хотели?
— Пока ты был вождем одной дружины, тебе не требовалось многого, мой конунг. А властитель страны не может вечно уподобляться морскому разбойнику.
— Если бы я не видел тебя в бою, Снэколль, я решил бы, что вместе с сединой к тебе пришла трусость. Тебе самому пора размяться с палицей в руках. Имей в виду, завтра мы уезжаем.
— Хорошо, — привычно согласился посол Вандера. Видимо, похожий разговор происходил между ними довольно часто. — Во всем твоя воля, конунг. А пока посмотри, что мы для тебя приготовили.
При этих словах ждавшие за дверью слуги вытащили завернутую в плащ Гвендолен и рывком развернули ткань. Веревки с нее не сняли, поэтому она не удержалась на ногах и неловко упала набок, пытаясь извернуться так, чтобы смягчить удар. Первое, что она увидела — гладкие блестящие плиты, образующие на полу правильный мозаичный узор. В пол упиралось лезвие огромной сверкающей секиры — на ее рукояти переливались драгоценные камни, сталь отливала угрожающей синевой, и вообще роскошное оружие казалось главным во всей комнате, а держащий его в руках человек — не более чем приложением, пусть и довольно достойным. Человек был молод, пожалуй даже чересчур молод — если судить по тому, как гордо он вздергивал подбородок и презрительно щурил льдистые глаза. Но его скула уже была разрублена ударом не менее страшным, чем мог бы быть удар его секиры, второй шрам пересекал лоб и скрывался в прядях тонких светло-желтых волос. Лицо его с тонкой кожей и какими-то острыми чертами больше ничем не выделялось, однако руки настолько привычно охватывали рукоять, что невольно возникало ощущение, будто с оружием ему спать надежнее, чем без него. Король Вандера уставился на Гвендолен с мальчишеским восторгом, который, впрочем, несколько приутих при виде того, как она с трудом шевелит крыльями, приподнимаясь на локтях. Ярко-медные перья потускнели, а волосы свалялись и перепутались. Данстейн поморщился:
— Вы не могли подобрать что-нибудь менее дохлое? Представляю, сколько наших припасов придется на нее потратить, пока она войдет в норму.
Гвендолен Антарей оставалась собой даже на холодном полу со связанными руками. Ее не столь страшила мысль, сломано у нее крыло или просто вывихнуто — болело оно немилосердно, сколь ощущение того, что последнее слово будет не за ней.
— Полюбовалась бы я, как бы ты выглядел, если бы тебя полдня волокли привязанным к карете, а потом еще тащили в мешке. И потом, я не напрашивалась на пиры в твоем доме. У меня от твоей еды явно будет несварение.