Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
— Удивляюсь, насколько ничтожны барды при дворе Данстейна! Видимо, твои люди подбирают для тебя все самое никчемное, что находят на дороге?
— Заткнись, тварь! — выкрикнул Снэколль. Он сам выволок бы Гвендолен из зала, не дожидаясь разрешения Данстейна, но в то время, когда он направлялся к ней, Гвен неожиданно для всех произнесла:
— Быстро твои люди забыли славные законы, по которым полагается слагать стихи на севере. Если бы мне пришлось прославлять тебя, конунг, я бы сказала так:
Дрался бесстрашный Данстейн
Долго в шквале металла.
Доблесть на море дороже
Дней в богатых
Она говорила, четко произнося каждое слово и не отрывая взгляда от исказившегося лица Данстейна. По свите пронесся глухой шепот. Несколько человек побросали щиты и вскочили на ноги, будто надо было куда-то срочно бежать. Даже два задумчивых игрока оторвались от раскрашенной доски и уставились на Гвендолен с непонятным выражением.
"Скальд! Теперь у нас есть настоящий скальд!"
Король в два шага преодолел расстояние, отделяющее его от Гвендолен. Он взял ее за плечи и сильно встряхнул, от чего она закачалась, и комната поплыла перед глазами. Но в этот момент лицо Данстейна странно сморщилось, и он издал то ли громкий всхлип, то ли судорожный вздох, поэтому состояния Гвендолен он попросту не заметил.
— Скажи еще, — потребовал он, и с его тоном плохо сочетались сверкающие мольбой и торжеством глаза.
— Знаю, с добычей знатной
Зиму владетель встретит.
Звонким одарит златом
Завтра воев достойных.
— Если мне позволено будет сказать, — в наступившей тишине осмелился заговорить один из игроков за доской, — это одна из лучших песен, призывающих удачу, какую я слышал. Обычно скальд ее произносит, поправляя на запястьях золотые браслеты, а на плечах плащ из дорогого меха. Признаться, я первый раз слышу такое от скальда со связанными руками. В таких случаях они говорят совсем другие слова. И они, кстати, сбываются быстрее, мой конунг. Так что твоя удача еще более велика, чем ты себе представляешь
— Почему ты не сказала мне, что умеешь?
— Ты ведь не спрашивал.
Данстейн наконец отпустил ее плечи.
— Ты будешь сопровождать меня в каждой битве. Ты будешь стоять рядом со мной на носу моего корабля, и десять воинов будут прикрывать тебя щитами. У тебя будет столько золотых украшений, сколько ты сможешь носить.
— Конунг опять решает за меня?
— Я подарю тебе свою усадьбу на Песчаном мысу и пятьдесят рабов.
— Зачем наделять землей того, кому знакомо небо?
— Ты получишь место в моем совете. Я посажу тебя выше всех старейшин.
— Вряд ли я обладаю их мудростью, конунг.
— Хорошо, — Данстейн стиснул зубы и помолчал — было видно, что подобные слова он произносит если не впервые, то привыкнуть к ним он точно не успел. — Я выкуплю и освобожу всех из твоего народа, кто сейчас живет в Вандере. Они… будут вольны или служить тебе, или улететь куда хотят.
— Откуда тебе знать, что именно я хочу?
Гвендолен буднично смотрела в пол и аккуратно шевелила плечом. Резкой боли, заставляющей терять сознание, больше не было — неужели Эштарра была все-таки более милостива к своей неразумной дочери, чем той показалось вначале? Но ликовать ей было очень рано — если представить, что они с Данстейном играли в ту самую игру на раскрашенной доске, она пока что отыграла у него пару фигур, не больше. От почетного места на носу корабля было в общем-то не ближе до дома Фредерика Гнелля, чем от
— Чего — ты — хочешь? — король почти не шевелил челюстью, словно у него болели все зубы сразу, и невольно хотелось помочь ему вытаскивать слова изо рта.
— Прикажи развязать мне руки.
Слуги осторожно попятились к двери, но Данстейн даже не взглянул в их сторону — он сам быстро перерезал веревку на ее спутанных спереди руках, вытащив свой кинжал. Гвендолен с кривой ухмылкой взглянула на лезвие.
— Я дорожила тем оружием, что у меня было.
Данстейн слегка замялся. Не то чтобы он боялся вооружать внезапно приобретенного скальда, но все-таки… Тогда Снэколль, выступив вперед, решил направить его мысли в другое русло, но вновь не особенно преуспел — видимо, день для него был неудачным с раннего утра, когда Гвендолен грохнулась на крышу его кареты.
— Хочу напомнить, мой конунг, что нас ждут в Чертоге Провидения.
Данстейн поспешно стянул оба толстых золотых браслета, что выставлял напоказ на запястьях, и насильно всунул в них кисти Гвендолен. Чтобы они не соскользнули с рук, пришлось сдвинуть их до локтя. "Надо привязать, чтобы не потерялись, — мелькнуло в ее голове. — Золото может оказаться весьма кстати, мало ли что".
— Ты пойдешь со мной? Ты принесешь мне клятву верности?
— Я давно мечтала увидеть Чертог Провидения, — чуть нараспев произнесла Гвендолен, наклоняя голову набок. — Если так хочешь, конунг, я поклянусь тебе.
Чертог был великолепен. При всем своем предубеждении Гвендолен трудно было не поражаться тому, что люди способны сотворить такое. Тяжелые и вместе с тем изысканно ажурные своды, расходившиеся высоко над головой, своей безупречной конструкцией напоминали крылья. Подняв голову, Гвен восхищалась оттенками цветных стекол — это были не просто красный, зеленый или синий, каждый цвет нес в себе отдельное настроение и звучал, как музыка. Впрочем, люди Данстейна, умевшие по-настоящему восторгаться только своими кораблями, презрительно щурились. К тому же они брали пример со своего конунга, у которого при виде одетых в длинные хламиды слуг Провидения подбородок задирался кверху, а губы сами складывались для произнесения слова "женовидный" — похоже, самого оскорбительного, какое только приходило на ум настоящему вандерцу.
Воины Провидения, что высшие рангом, сидевшие в резных креслах, что стоящий у дверей караул, также с трудом держали на лицах положенное приветливое выражение. Вид застывшей за спиной Данстейна Гвендолен со скромно и изящно сложенными, но все-таки выставленными напоказ крыльями их неприятно поражал каждый раз, когда по долгу переговоров приходилось глядеть в сторону вандерского короля. Перед входом в зал Гвендолен хмуро попросила плащ. Данстейн сделал вид, что не расслышал. Посол Снэколль, гораздо более заинтересованный в дипломатичном соблюдении приличий, срочно раздобыл какой-то кусок ткани и накрыл ее плечи, но король через несколько мгновений сдернул ткань со словами: "Когда вернемся, я подарю тебе эбрийский бархат вместо этой тряпки". После чего разговор следовало считать завершенным.