Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
— Мы так и будем разговаривать посреди толпы? Или ты нам покажешь более уютное и спокойное место?
— Я попробую. Если дева из рода Антарей перестанет меня сверлить уничтожающим взглядом. А то у нее такой вид, будто я только что танцевал с бубном на ее фамильном надгробии.
— Я счастлива, что у крылатых не бывает фамильных надгробий, — Гвендолен отпихнула руку Логана, дергающего ее за плащ. — Иначе ты непременно бы решил на них сплясать — из чистого любопытства.
— Знаешь, в чем твоя главная ошибка? Ты напрасно думаешь, будто все, кто питается силой Чаши или когда-либо прикасался к ней, заведомо непогрешимые
— Если мы можем, как ты говоришь… управлять силой… если нам открыто больше, чем многим другим… — Гвендолен начала запинаться, но упрямо не отводила глаз, — то от нас и требуется больше. Мы… больше должны.
— Зачем? Кто тебе это сказал?
— Никто. Но я это чувствую.
— А ради кого? — Алларий плавно повел рукой, обводя толпу вокруг. — Ими, действительно, очень просто управлять. Если бы ты очутилась сейчас здесь без плаща, двух мечей на поясе и телохранителей-таширцев, а в образе хрупкой девушки, имеющей несчастье носить на спине крылья? Что поднимают ее так близко к луне, на которую все эти люди смотрят только из окна трактира? Заметьте, кстати. как я точно выстраиваю образы, — продолжал он, не меняя тона. — Какой разумный совет ты дала бы этой девушке? О. мне только сейчас пришло в голову — в следующее таинство неплохо добавить картину разоблачения и уничтожения какого-нибудь проникшего в чертог врага прямо в толпе. Правда, они могут перегнуть палку, — добавил он с легким сожалением, покосившись на ближайших к нему круаханцев. — К сожалению, настоящая смерть и кровь совсем невзрачны и не способны так захватить душу, как придуманные. Поэтому ты зря вцепился в палицу, Магистр Дагадд, — я твердо убежден, что после каждой пьесы все должны иметь возможность мирно разойтись по домам. В первую очередь ее герои.
— Неужели ты дашь нам уйти, так и не узнав, о чем мы хотели с тобой поговорить, мастер Алларий?
— Наша беседа и так была исключительно занимательной. Особенно разговор с Гвендолен. Я очень много узнал о женской душе и не премину этим воспользоваться в своих сюжетах.
— Может быть, мы подскажем вам еще один занимательный сюжет?
— Ну да, — перебила Логана резко помрачневшая Гвендолен, — о том, что происходит с людьми, которые лезут не в свое дело.
— Это очень старый сюжет. Никто уже не сможет придумать ничего нового — только переделать существующее для своих целей.
— Пусть так, — Логан наконец полностью овладел собой. — Но даже внеся совсем небольшие изменения, можно полностью перекроить окружающую действительность. Разве не об этом вы мечтали — чтобы слово, произнесенное с подмостков, воздвигало и рушило целые государства?
— Вы меня искушаете, — медленно, растягивая слова, сказал Алларий. Он уже смотрел не на собеседников, а на каменные плиты пола, где выводил причудливые узоры загнутым носком башмака. — Ох, как вы меня искушаете. Это нехорошо, магистр Логан, так обращаться
— Ну так отпихнись и высыпи все провидельникам! — брякнул Дагадд, не выдержавший топтания на одном месте и давних мук голода и жажды.
— В самом деле, Алларий, если искушение так сильно для вас, никто не мешает избавиться от него в искреннем разговоре в чертоге Защищающей ветви. Думаю, кстати, что подручных Онкера достаточно и здесь.
— Это было бы, несомненно, гораздо проще, — спокойно согласился Алларий. Он наконец оторвался от узоров на полу и шагнул ближе. — Но я не переношу незаконченных пьес, прерванных на самом интересном месте. Наверно, эта маленькая слабость еще принесет мне большие неприятности. Но я ничего не могу с собой поделать.
Когда они перешли Новый мост и двинулись по широкой, но довольно плохо вымощенной Привратной площади, луна светила им в спину. Дагадд зевал, спотыкался и неразборчиво ругался себе под нос. Зная, что все равно ничего не поймет, Гвендолен не особенно вслушивалась, тем более что содержание и так угадывалось — Магистр стихий и изобилия призывал страшнейшие кары на голову тех, по чьей вине он ляжет спать без ужина. Логан упорно молчал, и хотя обычно он особой разговорчивостью не отличался, Гвендолен смутно чувствовала в этом подозрительный знак. Все встало на свои места, когда впереди они увидели перекрывающую площадь цепочку воинов Провидения в опущенных на лицо капюшонах. Гвендолен поняла, что ей не нравилось в молчании Логана — чувство неизбежности.
— Какого… — громко возмутился Дагадд, выстроив не просто несколько этажей, а целую башню из ругательств. — Всю дорогу нам раскрашивал, будто щупаешь, где они воткнуты, а теперь что? Почему мы в тот переулок не смазались?
— Должен вам открыть небольшую тайну, мои дорогие друзья, — голос Логана звучал спокойно и печально. — Это бы не помогло. Патрули дежурят на всех улицах, ведущих от Чертога Разъясняющей ветви. Этой ночью в Круахане не спит ни один воин Провидения.
— Несомненно, все они погружены в непростые раздумья, как улучшить этот несовершенный мир, — подхватила Гвендолен, откидывая полу плаща. Ей внезапно показалось, будто кровь резко толкнулась вперед и понеслась по жилам, поднимая волну предвкушения и веселой ярости. Да, у меня в жизни все совершенно криво и безрадостно, и совсем не так, как должно быть у людей, когда принято считать, что они счастливы. Но лучше бы вы, ребята, не нарушали ход моих невеселых мыслей сегодня вечером, а то вам тоже станет весьма грустно. — И, похоже, решили во что бы то не стало узнать, не известен ли нам какой тайный рецепт.
— Дагди, если ты еще раз откроешь рот, я весь запас силы потрачу на то, чтобы он у тебя не закрылся. А значит, ты ничего не сможешь проглотить и умрешь голодной смертью, — угрожающе зашептал Логан. — Ты телохранитель из Ташира, твое дело — вращать глазами и молчать. Пусть Гвен с ними изъясняется.
Гвендолен высоко задрала подбородок, разглядывая шагающие навстречу силуэты, из-за одинаковых остроконечных краев накидок выглядящие особенно мрачно. На ее лице отразился убийственный холод, словно она возводила свой род по прямой линии к видевшим первый восход солнца, а оцепившие площадь воины годны разве что на то, чтобы вылизывать языком порог ее дома.