Проклятие
Шрифт:
— Уже нет, — бросил Исполнитель, небрежно скидывая плащ. — Её отец умер, сир… Нет, я тут не при чём, — он покачал головой, заметив выражение на лице Джеймса. — Просто от старости пока ещё не изобрели лекарства.
— Значит, ему нельзя было помочь?
— Если вы не собирались напоить его Эльфониаком, то — нет.
— Жаль, — вздохнул Джеймс, бросив на спящую Санту усталый взгляд.
— Да, сир. Ведь теперь у неё не будет повода отблагодарить вас за помощь! — фыркнул Исполнитель.
— Не следует принимать всерьёз слова, прозвучавшие в отчаяние, Ирвин, — не обратив внимания на колкость слуги, спокойно заметил Повелитель. — Посмотрим, что она скажет, когда переживет свое горе.
— Её отец сказал перед смертью, что у Санты была целая куча ухажёров, и она
— Считаешь, такая же участь ожидает и меня? — Джеймс рассмеялся. — Ты это серьёзно, Ирвин?
— Я не о вашей участи, а об её поведении, — разозлился Исполнитель. — Или вас не волнует…
— Нет, не волнует! — оборвал Джеймс, повысив голос. — И уж тем более, это не должно волновать тебя! Я сам с ней разберусь, ясно?! Без твоей помощи!
— Конечно, сир. Только я говорил вам о другом… Вы ведь понимаете, что чувствами Санты управляет сейчас вирус. Вы сами заметили, что она сопротивляется зову Янтарных Огней. Я не помню случая, чтобы женщине удалось противостоять вам, но Санта другая. Она не может любить. И никогда не сможет. Она похожа на Истинную. Вы, судя по всему, увлечены ею, и конечно, подчините её рано или поздно, но спросите себя: вам нужны такие отношения? Вам достаточно будет тех мгновений страсти, к которым вы сможете её принудить? К страсти без чувств, без любви?.. Она нужна вам такая?
— Почему тебя это так волнует, Ирвин? — Джеймс раздражённо взглянул на слугу.
— Потому что я вас знаю, сир. И знаю, чем всё это кончится. Сейчас вы преисполнены лучшими чувствами, но вы не умеете проигрывать. Когда вы, наконец, осознаете, что Санту не переделать — вы сорвётесь и натворите бед. Я обязан учитывать это и стараться предотвратить — что я и делаю. К тому же есть ещё один фактор, о котором вы почему-то не думаете…
— И что же это за фактор?
— Вы не сможете к ней прикоснуться, сир, — помедлив, проговорил Исполнитель. — Как любая другая земная женщина, Санта не переживёт ночи, проведенной с вами. Вы Истинный, и ваша любовь убьет её, если не дать ей Эльфониак, который поднимет её энергию на ваш уровень. Но дело в том, что Эльфониак, попав в кровь, заражённую вирусом, скорее всего, вызовет вспышку ускоренной мутации и превратит Санту в чудовище. Она станет подобной Бэру, и всё, что вам останется — это отправить её за Красную Черту.
Ирвин замолчал. Молчал и Джеймс, мрачно глядя в окно и обдумывая слова Исполнителя.
— Ты это предполагаешь или знаешь точно? — наконец спросил он.
— Предполагаю, — помедлив, ответил Исполнитель. — Но если мои предположения верны — Санта превратится в мутанта, и дороги назад уже не будет… Но выбор, конечно, делать вам, сир, — добавил он тихо, склонив голову.
И опять Джеймс долго молчал прежде, чем заговорить вновь.
— Что тебе известно об экспериментах Бэра?
— Бэр хотел создать себе армию Истинных, — Ирвин вздохнул. — Ему нужны были рабы, которые бы беспрекословно ему подчинялись. Которые смогли бы пересекать не только Черту, но и Античерту, где правит Дрэйк. Там, как вам известно, хранятся все знания, доступные когда-либо Повелителям. Ни одно из этих знаний нельзя использовать во Вселенной. Отец это запретил. Наше биополе не контактно с Антимиром, и мы с вами никогда не попадём в этот архив. Однако Бэр решил разрушить это табу. Он считал, что власть, данная ему Отцом, слишком ничтожна, что он достоин большего. Бэр взял мутацию из Красной Черты и на основе своей крови Истинного попытался синтезировать новую форму жизни, пригодную для всех трансформаций Миров, включая Античерту, Красную Черту и Мир Нерожденных. Я не знаю, что он хотел доказать и кому, но Бэр просто помешался на идее своего превосходства. Он начал проводить эксперименты на землянах. К сожалению, я узнал об этом слишком поздно, ведь Бэр не доверял мне, зная, что я попытаюсь его остановить. После попадания в земную атмосферу мутант, подпитанный кровью Истинного, стал размножаться с огромной скоростью, и через пару дней охватил всю Вселенную…
— Так как же всё-таки удалось остановить мутантов? — спросил Джеймс, перебив Исполнителя. — Только не говори
Ирвин долго не отвечал, затем всё же кивнул.
— Хорошо, — негромко произнёс он. — Я скажу, что мне известно… Сир, вы знаете, что Красная Черта — это, своего рода помойка, куда мы выбрасываем всё, что засоряет другие Миры. Всё, что как-либо угрожает их благополучию… Мы не можем уничтожить эту клоаку совсем, потому что тогда некуда будет помещать таких тварей, как Бэр. Кроме того, Красная Черта — это отдельный Мир со своими законами, который не подчиняется никому, даже Высшему Разуму. Отец не контролирует то, что там происходит, и никак не влияет на него. Всё, что мы можем — это держать ворота закрытыми и не позволять монстрам вырваться.
— Мне это известно, Ирвин. Теперь по существу!
— Высший Разум заключил договор с мутантами из Красной Черты, сир, — после паузы выдавил Исполнитель. — Мутанты вторглись во Вселенную и поглотили в себя вирус Тирлоков. По договору они вернулись назад, став при этом намного сильней и гораздо разумней. Это была очень рискованная сделка, но другого выхода уже не оставалось. Все Повелители погибли, а Вселенной, созданной Отцом, как и всему живому, приходил конец. К сожалению, Красная Черта поглотила только ярко выраженную форму вируса и не смогла уничтожить следы мутации в генах землян. Вирус перешёл в другую, более скрытую форму, которая проявлялась лишь тем, что на Земле стали рождаться младенцы с удивительно зелёными глазами. Чаще всего девочки, которые давали жизнь новому потомству мутантов и, как правило, вскоре погибали. В остальном вирус Тирлоков никак не проявлял себя, если не считать того факта, что он постоянно и неустанно пытался добраться до Чистой энергии. То есть до нас, сир… Думаю, Чистая энергия нужна Тирлокам для того, чтобы вызвать новый взрыв мутации и захватить все Миры Отца. Особенно Античерту, которая откроет им дорогу к безграничным знаниям и власти.
— Почему ты не рассказал мне всего этого сразу?
— Я не мог, сир, — Ирвин опустил глаза. — Я и сейчас не должен был говорить вам о сделке… Это касается Отца, а он всё еще не уверен, что поступил правильно, позволив мутантам обрести разум и силы. Вы не должны были узнать об этом. По крайней мере, не сейчас…
— А когда я должен был узнать? — огрызнулся Повелитель. — Когда бы дал Санте Эльфониак? А потом наблюдал, как она превращается в милого пупырчатого мутанта? — съязвил он. — Скажи честно, Ирвин: ты ведь на это и рассчитывал, не так ли? Когда отпустил её тогда?.. Ты рассчитывал на то, что она всё равно окажется у Бэра — рано или поздно?!..
— Нет, сир. Я рассчитывал на то, что рано или поздно вы поймете всю опасность авантюры, которую затеяли! — жёстко парировал Исполнитель. — Но, похоже, вы до сих пор уверены, что в той ситуации, в которой вы оказались, виноват я!
Они несколько секунд сверлили друг друга полными бешенства взглядами, прежде чем взгляд Джеймса погас и он отвернулся.
— Хорошо, ты прав, — наконец неохотно согласился он, даже не обернувшись. — Я вел себя безответственно… Но признай, если бы ты заранее предупредил меня о Тирлоках, а не посылал Нерожденного таскаться за мной, ничего этого могло и не быть!.. А теперь уже поздно… Я не знаю, что делать! — устало выдохнул он, обернувшись, и посмотрев на мирно спавшую Санту. — Я не могу её убить! — чуть слышно, признался он. — Просто не могу, понимаешь?!..
— Очень хорошо понимаю, — задумчиво глядя на Санту, пробормотал Исполнитель. — И я не трону её, сир — я ведь обещал… Только тогда и я не знаю, что делать. Не знаю, хватит ли у вас сил и благоразумия оставить её в покое. А главное — оставит ли она в покое вас.
Глава 5. Побег от самой себя
Санта проснулась после долгого беспокойного сна, и тут же на неё накатило острое чувство потери и одиночества. Она вспомнила, как, очнувшись в доме Джеймса, она услышала от него печальную новость. Её отец умер. Они не смогли ему помочь, потому что было слишком поздно. И теперь она осталась совсем одна, и это чувство затмило собой все другие.