Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы
Шрифт:
Но наша Софа – вейз мир, она таки помнит! И советское житье-бытье помнит. Точнее, делает вид. Кстати, очень неумело. «Фасолевая тюря» и «дровяная печь» говорят сами за себя. Шейфалэ, чтоб вы так знали, тюря – это хлебная окрошка, а печь любой конструкции можно топить хоть дровами, хоть торфом, хоть углем. Но лучше всего – «Жеможахом».
Желаете убедиться? С этим, простите, проблемы: тексты категорически не поддаются пересказу. Хотя есть паллиатив – цитата для дегустации и по совместительству не то спойлер, не то конспект романа:
«Храброе немецкое войско вступило в проклятые земли, кишащие нечистью,
Ну, вы поняли: смешались в кучу кони, люди. Сюжет каждой из повестей дробится на микросюжеты, а те рассыпаются в пыль. Но кое-что, думаю, все-таки следует обозначить. Вот несколько линий из «Системы полковника Смолова и майора Перова». Ручной удав Машенька во время лениградской блокады охотится на крыс. После войны Машеньку, она же Мария Удавченко, награждают медалью «За оборону Ленинграда» и грамотой «За отличную работу по укреплению санитарной обороны СССР». Полковник Смолов и майор Перов обретаются на том свете в образе Отца и Святаго Духа. Раньше вместе с безымянным Сыном они составляли особую тройку. Однако Сын сознательно извращал советские законы мироздания и фальсифицировал следственные документы, чтобы спасти своих соучастников по антисоветской деятельности. За что был вычищен и отправлен в исправительно-трудовой лагерь, где работал завхозом, снюхался с уголовниками, был записан в штрафной батальон и перешел на сторону врага. В каковой связи тройку пришлось ликвидировать. Мертвый капитан НКВД Калибанов, расстрелянный за недальновидность и самокопание, геройствует на Волховском фронте… Хватит или продолжить?
Виктор (не путать с Владимиром!) Топоров в таких случаях ехидно интересовался: о чем это? а, главное, зачем? И впрямь: зачем? – ребус на зависть старику Синицкому. Ибо соц-арт есть инструмент разрушения чужих эстетических конструкций. Но создать свои он фатально не способен.
К месту будет еще один культурологический экскурс. Соц-арт, по определению теоретиков, отрицает любой диктат, в числе прочих – диктат этических и эстетических конвенций. Следствием, как правило, оказывается высокой пробы дурновкусие. Чаша сия не минула ни отцов-основателей Алешковского и Войновича, ни детей их Бенигсена, Пригова и Куркова – кто читал, тот меня поймет. И С.С. – далеко не исключение:
«Отче наш, иже еси на небеси, спустись на землю и отсоси!»
Видимо, статья 148 УК РФ не для всех писана – но это так, к слову.
Кроме того, в соц-арте рано или поздно случается неизбежное – сочинителя заносит в зону, наглухо закрытую для смехуечков. И начинается black comedy самого скверного свойства. Бенигсен, к примеру, в духе незабвенных садюшек, с причмокиванием живописал кирдык, который беглые урки устроили вермахту: с отрезанными<censored>, с выхлопной трубой в заднице рядового Швебера… Синицкая добрую сотню страниц хихикает на тему блокады:
«Оказалось, что Анна Гермогеновна мародерствует в морге под открытым небом на улице Репина, ворует у мертвецов пальто и галоши. Хорошо еще, что Вера Сергеевна не знала, что творится на чердаке, где мама расхищала социалистическую собственность, цинично распиливая деревянные перекрытия. Явилась наводить порядок заступница-Машенька, но коммунистка так страшно застучала ломом, что змея решила сдаться без боя: схоронилась под буфет, там, почувствовав расстройство, малодушно наложила кучу с крысиной шкуркой».
Воля ваша, но это уже к одиннадцати
Ну и литературщина, как же без нее? – питерцы завсегда хочут образованность показать, это их вундерваффе, ибо другого трагически нет. С.С. твердой рукой очертила свой кругозор – от «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина («Что такое “жеможаха?”») до «Чжуанцзы» (балерина с даосской фамилией Полутень). Никто не забыт, ничто не забыто: тут и Эдгар По с «Системой доктора Смоля и профессора Перро», и заплыв на гробах, взятый напрокат у Бенигсена в «Чакре Фролова».
Любопытная деталь: две повести из трех жеможахнутых вышли ранее все в том же «Лимбусе». Народ безмолвствовал. Но нынче, как по команде, грянул повальный восторг – с чего бы?..
Хромая на обе ноги философия образованца Снегирева: «Читателю “Жежомахи” открывается очень важная вещь – природа формирования взгляда на событие со стороны. Как с умершими близкими, образ которых со временем приобретает причудливые черты. Как с историческими личностями, обросшими небылицами, как днище корабля ракушками. Парадоксальным образом рождается в итоге общемировая правда. Не суверенная история, не археологические теории, а нечто надматериальное и общечеловеческое». Ну, ясен пень: близкое знакомство с Пустовой – занятие травмоопасное и даром не проходит. Мужик, ты с кем сейчас разговаривал? Сам-то хоть понял, что сказал?
Заливистая рулада заводного соловья Толстова: «Это стопроцентно, до последней буквы питерская проза, где Гоголь раскланивается с Достоевским, Хармс (не придумал, что там делает Хармс, но что-то делает, точно), и все вокруг предстает как материал для тончайшей иронии». Тончайшая ирония, это да. Сделает честь любому сельскому кавээнщику. Высшее Северное руководство управления лагерей, сокращенно ВСРУЛ – смешно до слез. Село Херово – и того смешнее. Чекист Тихогнидов – ржунимагу.
Софочка, зискейт, я вам уважаю, но это не цимес мит компот, это дрек мит фефер. Ваш товар для Кременчуга, и ни копейки больше – нит гештойген, нит гефлойген…
«Большая книга-2020»: Мусорный Левиафан
Ш. Идиатуллин. Бывшая Ленина. М., Редакция Елены Шубиной, 2019
Важнейшим из искусств для нас является кино, потому что оно доходчиво до малограмотного пролетариата и неграмотного крестьянства. Важнейшим из кинематографистов для нас является Звягинцев, потому что лепит комиксы, доходчивые даже до имбецилов. Муляжные кости синего кита на берегу – понятно: государственный Левиафан подох и сгнил. Марьяна Спивак в олимпийском костюме с надписью «Russia» топчется на тренажерной дорожке – тоже не бином Ньютона: Роисся вперде. Готовое руководство к действию, внедрять отсюда и до отбоя. Ну, вы помните: Сенчин с «Зоной затопления», Ганиева с «Оскорбленными чувствами». И примкнувший к ним Идиатуллин.
Его последний опус – точно такой же комикс: улица, где живут герои романа – бывшая Ленина, теперь Преображенская. Сюжет вертится вокруг земель совхоза «Новая жизнь», на которых нынче расположилась несанкционированная свалка. Здание городской администрации именуют Желтым домом. Что не ясно?
«Бывшая Ленина» явно написана спринтерскими темпами – по горячим следам скандала в Шиесе. Социальный заказ: утром в газете, вечером в куплете, а промедление смерти подобно. Но книга – товар скоропортящийся, а слегка беллетризованная публицистика – так и вдвойне. Конъюнктурная составляющая успела выветриться еще по пути в типографию, и судить о тексте приходится по художественной – куцей, откровенно вторичной и недостоверной.