Проклятые судьбой
Шрифт:
Но вот бой часов прекращался и беспечный смех снова наполнял анфиладу залов, и снова гремела музыка, снова оживали видения, и ещё смешнее прежнего паясничали озорные маски.
Праздник был в самом разгаре, когда часы стали отбивать полночь. Опять стихла музыка, застыли танцующие, и всех охватила какая-то непонятная, пронзительная тревога. И чем дольше били часы, тем сильнее заползала тревога в души самых рассудительных.
С двенадцатым ударом часов присутствующие вдруг увидели маску, которую до этого никто не замечал. Слух о появлении
Появление обычной маски не вызвано бы никакой сенсации в этом обществе. И хотя на этом празднике жизни царила самая необузданная фантазия, новая маска перешла все границы дозволенного. В самом безрассудном сердце есть такие чувствительные струны, которых нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У самых отчаянных людей, готовых идти на смерть, есть всегда нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться.
Кажется, в эту минуту каждый из них подумал, какие неуместные и не смешные манеры у новой маски и как абсурден её наряд.
Гость был высокого роста, изгложен, как скелет из могилы, и с головы до ног закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, так точно воспроизводила застывшие черты трупа, что даже самый внимательный взгляд с трудом обнаружил бы мистификацию.
Впрочем, и это не смутило бы полубезумную толку, а может быть даже вызвало бы её одобрение. Но пересмешник дерзнул придать себе сходство с Красной смертью! Одежда его была забрызгана кровью, а на лбу и на всём лице проступали багровые пятна.
И вот принц Просперо увидел этот кошмарный фантом, который, как будто для того, чтобы лучше сыграть свою дьявольскую роль, торжественной походкой расхаживал среди гостей бала, и все заметили, что по телу принца пробежала странная дрожь – не то ужаса, не то отвращения, и в следующее мгновение лицо его побагровело от гнева.
– Кто посмел?! – закричал он хриплым голосом в толпе побледневшей свиты. – Кто позволил себе эту бесовскую выходку?! Схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого мы утром повесим на крепостной стене!
Громко и отчётливо прозвучали его слова, так как принц был человек сильный и решительный, и тотчас по взмаху его руки замолчала музыка.
Услышав его приказ, толпа метнулась к стоявшему поблизости незнакомцу, но тот спокойным и уверенным шагом пошёл к принцу. Никто не посмел его остановить, – такой ужас внушало всем высокомерное безрассудство этого явного безумца.
Беспрепятственно прошёл он мимо принца, – все прижались к стенам, чтобы дать ему дорогу, – и всё той же размеренной и торжественной походной, которая резко отличала его от других гостей, он направился к выходу, и никто не решился его остановить.
Тут принц Просперо, вне себя от гнева и стыда за своё минутное малодушие, бросился за маской. Ни один из его свиты, одержимой ужасом, не последовал за ним.
Принц бежал за незнакомцем
Раздался душераздирающий крик, и кинжал, блеснув упал на пол, на который спустя мгновение грохнулся мёртвый принц.
Призвав на помощь всё мужество отчаяния, толпа бросилась за маской. Но едва они схватили зловещую фигуру, как с невыразимым ужасом почувствовали и увидели, что под саваном и маской, которую они в исступлении пытались сорвать, ничего нет…
Теперь уже никто не сомневался, что это Красная смерть! Она прокралась как вор в ночи, и над всем безраздельно воцарились Тьма, Ужас и Красная смерть!
СЕРГЕЙ АНАСТАСОВ. А почему под маской Красной смерти ничего не было?
ЭДГАР ПО. Это аллегория невидимого миру страха.
СЕРГЕЙ АНАСТАСОВ. Правильно! Уж я не знаю, жили ли вы в какую-нибудь эпидемию или нет, но мне на собственном опыте известно, что такое настоящая эпидемия коронавируса! Невидимый враг рода человеческого страшен и дьявольски силён, он несёт людям многочисленные болезни и собирает богатую жатву смерти. Коронавирус – это символ ужаса, смерти и поразивших человечество навязчивых страхов. Мистер По, ваш рассказ «Маска Красной смерти» в 20-х годах 21-го века выстрелил точно в цель!
ЭДГАР ПО. Благодарю, я тронут. В заключение я прочитаю вам моё стихотворение «Червь-победитель».
Во тьме безутешной – блистающий праздник
Огнями волшебный театр озарён!
Сидят серафимы в покровах и плачут,
И каждый печалью глубокой смущён.
Трепещут крылами и смотрят на сцену,
Надежда и ужас проходят как сон,
И звуки оркестра в траве вздыхают,
Заоблачной музыки слышится тон.
Имея подобие Господа Бога,
Снуют скоморохи туда и сюда;
Ничтожные куклы, приходят, уходят,
О чём-то бормочут, ворчат иногда;
Над ними нависли огромные тени,
Со сцены они не уйдут никуда,
И крыльями Кондора веют бесшумно,
С тех крыльев незримо слетает Беда!
Мишурные лица – Но знаешь, ты знаешь,
Причудливой пьесе забвения нет!
Безумцы за Призраком гонятся жадно,
Но Призрак скользит, как блуждающий свет;
Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться
В исходную точку, в святилище бед;
И много Безумия в драме ужасной,
И Грех в ней завязка, и Счастья в ней нет!
Но что это там? Между пёстрых гаеров
Какая-то красная форма ползёт,
Оттуда, где сцена окутана мраком!
То червь, – скоморохам он гибель несёт.
Он корчится! – корчится! – гнусною пастью
Испуганных гаеров глупо грызёт,
И ангелы стонут, и червь искаженный
Багряную Кровь ненасытно сосёт.
Потухли огни, догорело сиянье!
Над каждой фигурой, угрожающей, немой,